Елена Арсеньева - Дневник ведьмы

Алёнина голова была напичкана такими вот «первыми строками». К примеру, наша героиня запросто могла продекламировать первые десять– двенадцать строк «Илиады», «Одиссеи», «Слова о полку Игореве», «Евгения Онегина», «Мцыри», «Демона» и даже «Василия Теркина». Однако потом прочная сеть ее памяти редела и вспоминались лишь обрывки из бессмертных произведений русской и зарубежной классики. Ну, не считая «Онегина», который зацепился там, в той сети, почти весь.

Манфред… Мать честная! Не очень-то французское у тракториста имя. Но до чего впечатляющее! И неописуемо ему подходит!

– Я только спросил мадам, не нужно ли ей помочь, – с самым равнодушным видом ответил Манфред крестному.

– И что ответила тебе мадемуазель ? – хохотнул Жоффрей, и Алёна послала ему самый признательный на свете взор. – Что твоя помощь не требуется? Да, Манфред, тебе придется смириться с тем, что belle dame все делает сама. Крыльцо выложить плиткой – сама, плющ ободрать – сама, в Нуайер сбегать за продуктами – сама… Амазонка, ну что еще скажешь, истинная амазонка! Есть ли что-нибудь на свете, чего вы не умеете, Элен?

– Вы отлично знаете, что я не умею водить машину, – засмеялась в ответ Алёна. – Прошу меня извинить, господа, не могу ли я попросить вас уйти? Понимаете, спускаться отсюда довольно трудно, зрелище может оказаться не очень эстетичным, а я слишком дорожу вашим восхищением, Жоффрей, и вашим, мсье…

Вместо того чтобы воспользоваться моментом и представиться даме, Манфред только молча кивнул, развернулся и, не прощаясь, торопливо зашагал по улице, через несколько шагов скрывшись за поворотом.

– Вот невежа! – развел руками Жоффрей. – Всегда таким нелюдимым был, с самого детства… Элен, вы уверены, что вам не нужна помощь?

– Совершенно уверена! – пылко воскликнула Алёна.

Ну хорошо, – кивнул Жоффрей. – Я, собственно, зашел пригласить вас и Марин завтра часов в шесть на аперитив. Передадите ей? С девочками, конечно. Ратафью мы им не дадим, но отличный виноградный сок найдется!

И он подмигнул Алёне, а Алёна подмигнула ему – как она надеялась, с должным количеством энтузиазма. Аперитив, гости, пирушка… Вот классно! Но сейчас ей хотелось одного: чтобы Жоффей поскорей ушел.

Наконец мужчина удалился. Оглядевшись, Алёна подождала, пока мимо проедет зеленый «джип» и еще парочка разнокалиберных авто, потом переждала пробежку ватаги местных юнцов, любезно предложивших ей помощь (во Франции все, даже дети, как-то ошеломляюще любезны!), и, не обнаружив в поле своего зрения более никаких соглядатаев, покрепче замотала банку в тряпку, потом обернула ворохом плетей плюща и кинула находку вниз, стараясь попасть не на каменные плиты террасы, а на розовый куст, притулившийся под стеной дома. Трюк удался, и оглушительного грохота разбитого стекла не последовало. Банка осталась целой.

Облегченно вздохнув, Алёна слетела с высоты, как перышко, подхваченное ветром, даже забыв хоть немножко побояться высоты, подхватила сверток и с хищным видом уволокла его наверх, в свою спальню, умудрившись остаться не замеченной Мариной и девочками, которые сидели перед телевизором и восхищенно внимали приключениям Артура в стране минипутов.

В самом деле классный фильм, немудрено заглядеться так, что ничего вокруг себя не заметишь.

«Вы слышали? У мадам Ивонн теперь всегда девочки. Такие душки невинные, такие лапочки! Особенно одна была – я ее забыть не могу. Волосы черные, глазки ясные такие, носик – ну просто поэма, а не носик! Грудки – о mon Dieu, умереть можно! Сразу оживает то, что я считал давно умершим, пробуждается то, что спало много лет. Ее зовут Лилу. Птичка моя, девочка моя Лилу! Ножки стиснула, лежит, не шелохнется, только плачет… И умоляет пощадить ее, потому что она не сможет жить опозоренной и ей останется только утопиться или пойти на панель, сделаться падшей женщиной. Вы не представляете, что со мной сделалось! Я был истинным жеребцом! Никогда за мной такого не наблюдалось! Если бы моя жена видела, на что я способен, она перестала бы бегать к нашему конюху, а побольше внимания уделяла мужу. А впрочем, нет. Ее давно знакомое тело мне опостылело. Прелесть новизны, прелесть невинности, нетронутости… Она яблоками пахла. Я ее целовал, а у нее ротик – ну будто яблочко жуешь!»

Я словно бы слышу эти бредни. Думаю, в таких или примерно в таких тонах стареющий козел мсье Антуан описывал какому-нибудь дружку свои беспримерные похождения в заведении мадам Ивонн. Особенно смешно будет, если тем дружком окажется мсье Филипп, который в ответ пропоет ему «песнь песней» о милашке по имени Хлоя. Или – мсье Мишель, которому запала в душу скромница-брюнетка, которую звали Элиза. Или…

Смех разбирает. Да на улицах полным-полно молоденьких девочек, которых голод и нужда довели до того, что они рады-радешеньки задрать юбчонку в первой попавшейся подворотне и отдать свое «главное сокровище» любому уроду – всего за несколько су. Нет, мсье Мишелю, и Антуану, и Филиппу нужно выкладывать несусветные деньги за то, чтобы в полутемной, насквозь пропахшей духами комнатушке, на широкой постели, под низко нависшим пологом, овладеть трепещущей от страха девственницей, сначала облаченной в длинную и плотную ночную рубашку, похожую на саван, а потом раздетой их жадными и нетерпеливыми, потными от вожделения руками.

Мсье Антуан стягивал рубашку с Лилу через голову и аж богохульствовал от нетерпения, когда прядь длинных волос зацепилась за пуговицу и ее пришлось осторожно отцеплять. Мсье Филипп просто-напросто разорвал рубаху на Хлое (поэтому мадам Ивонн взяла с него дополнительную плату, но он не имел ничего против, еще и приплатил, до того ему полюбилась девчонка, как он сам сказал). Мсье Мишель заставил Элизу раздеться самой и чуть с ума не сошел от восторга, когда она начала причитать, и стонать, и охать, и умолять отвернуться, потому что ее наготы еще не касался ни один мужской глаз…

Откуда я все так хорошо знаю? Да оттуда, что я – Лилу. И Хлоя – тоже я. И Элиза. Кроме того, я – Манон, Иветт, Жюли, Жужу, Мими, Сюзон, а также Лизетт. И еще Нинон, деревенская дурочка Нинон, которая с самым простодушным видом хватает мужчину за то, что у него торчит между ног, и восклицает: «А что-й та у вас тута, добрый господин? Ой, я раньше такое только у жеребцов видала! И вы это будете в меня заталкивать? Ой, нет, пожалейте меня, вы меня порвете, да я же буду вся в крови!»