Анна и Сергей Литвиновы - Бойтесь данайцев, дары приносящих

Иноземцев внутренне дернулся, но виду не подал, пробормотал: «Поздравляю».

Она оторвалась от своих размышлений и спросила – не то что ей было интересно, просто из вежливости: «А ты как?» Он ответил сухо:

– После того как Марины не стало, один, как ты понимаешь.

– Давно хотела спросить: как тебе с ней жилось-то?

– Прекрасно, – сказал он. – Просто прекрасно. – Он помолчал, подумал минуту, а потом решил все-таки признаться: кто знает, может, последний раз встречаемся, годы-то какие.

– Но ты знаешь, я должен честно сказать, несмотря на все твои взбрыки (а может, из-за них?), мне с тобой жилось интересней. Веселей ты была, боевитей, огнистей. Соприкоснешься – искры сыпались. Я иногда жалею, что мы с тобой вместе не остались.

А она, не раздумывая, сказала, как отрубила:

– А я нет.

Владик

Потом они доехали до скромнейшего кафе где-то в Лефортово – здесь неподалеку до последнего дня трудилась покойница. Уже был накрыт поминальный стол. Тризна пошла обычным чередом: блины, кутья, по чарке водки, не чокаясь. Выступали разные люди, в том числе молодые, подтянутые (но не Вилен). Говорили о покойной общими словами, но в превосходных степенях: «Валерия Федоровна была умная, смелая, выдержанная, героическая». Потом один, на вид сорокалетний, высказался во всеуслышание:

– Валерия Федоровна жила в прекрасное, героическое время, в великом, замечательном государстве – Советском Союзе… – И этим Владислава Дмитриевича Иноземцева, честно говоря, взбесил. Он, признаться, и выпил пару рюмок – чего в обыденной жизни себе не позволял, поэтому не сдержался, поднялся. Высказался:

– Да, мы знаем Валерию Федоровну очень давно, и она была прекрасный человек. – Не говорить же сейчас, на поминках, что когда-то Лерка свою подружку и соперницу зарезала. – Бойкая, игривая, легкая, балет опять же любила. Меня вместе с мужем со своим Виленом в Большой театр таскала, с разными девчонками знакомила. Вечная ей память и вечный покой и вечная слава… – Он глубоко выдохнул и начал о другом: – Но хочется также пару слов произнести, к порядку ведения. Вот тут прозвучало мнение – причем от человека, который, в силу возраста своего, ни о чем подобном судить не может, потому что времени этого просто не застал, что Советский Союз, дескать, был великим и замечательным государством. Великим – да, может быть. Но замечательным – нет. И я не о свободной продаже помидоров и клубники в зимний период, нет. Советский Союз создавался, рос, креп и матерел как единственное в мире государство без Бога. А когда Бога нет – тогда, как говорил Достоевский, все позволено. И позволено в СССР оказалось – все. Уничтожать, по ложным и формальным обвинениям, свой собственный народ, лучших людей. Бросать своих рядовых во время войны в безнадежные и гибельные атаки. Развязывать агрессивные войны и устраивать вторжения – от Финляндии до Чехословакии и Афганистана. Подличать, врать, облыжно обвинять людей – в газетах и на собраниях. Обкрадывать своих собственных работодателей – чем миллионы советских людей благополучно занимались. И наращивать, наращивать, невзирая ни на что, ни на бедность, ни на разруху, свою ракетную и ядерную мощь. Поэтому в конце концов Советский Союз и рухнул – потому что он жил без Бога. И продемонстрировал своим возвышением и упадком всем – всей планете, – что без Бога жить нельзя.

Слушали Владика с нарастающим недоумением – правда, пара-тройка человек, в основном пожилых – не иначе, как соседки Валерии Федоровны по дому (а может, сослуживицы по «ящику»), – ему зааплодировали.

А сразу после него взяла слово Галя – и случился у них конфликт, точно как в старые добрые времена.

– Мой когда-то любимый бывший супруг завел речь о Боге… – начала она. – Не знаю, надо ли судить о государстве по вере в него. Я думаю, нет. Я считаю, о том, какая держава, надо судить по тому, каковы ее герои. Мы сейчас поминаем мою старую подругу Леру, Валерию Федоровну. И вот она, в старом, советском, – Галя подчеркнула последнее слово, – понимании этого слова, была героем. Потому что всю свою жизнь честно трудилась на благо своей страны.

«И не только трудилась, но и боролась за нее», – подумал в этом месте речи муж покойной, Вилен, однако сказать об этом, как и о том, чем на самом деле его жена занималась, было никак нельзя. А Иноземцева продолжала:

– Какие были герои у той державы? Не бородатые женщины, как сейчас, и не кокетливые мужчины. Не миллиардеры. Не футболисты и не поп-певцы. Главными героями были – космонавты. Люди, которые своей жизнью рисковали, – а они, как мы сейчас понимаем, очень рисковали, – чтобы увидеть новые горизонты и прославить свое Отечество. Сейчас мы знаем, что у первой шестерки – у Юры, Германа, Андрияна, Паши, Валерия, Валентины – шансов вернуться было не больше семидесяти процентов. Но они шли на это – и Королев Сергей Палыч шел, – чтобы испытать, увидеть и понять неизведанное.

За столом зашушукались, и Владик услышал отголоски: «Эта женщина тоже в космонавтки готовилась… Дублершей Валентины была…» А Галя непреклонно вела свое:

– А какие иные кумиры тогда в стране были? Геологи. Физики. Поэты. И никто не мечтал миллион заработать. Никто. И высшей доблестью было не машину купить – а книжку стихов. Ахматовой, к примеру. И не только купить, но и прочесть ее, и легко цитировать. Так что в прекрасном мы мире жили, Владислав Дмитриевич, – напрямую обратилась она к нему. – В прекрасном! И если ты считаешь иначе – мне жаль тебя. Ты предаешь свою собственную молодость. – Она поворотилась в другую сторону и подняла глаза к потолку: – За тебя, Валерия Федоровна. Я думаю, что ты так, как мой бывший муж, о нашей стране не думала. – И Галина лихо опрокинула рюмку.

После ее спича тоже раздались аплодисменты, только были они, как с досадой заметил Владик, куда более обширными и дружными, чем в ознаменование его выступления.

Лера – за семь дней до –

Почти немедленно после того, как из кафе ушла американка-связник Лора Кортина, к Валерии Федоровне Кудимовой за столик подсела, без приглашения и спроса, та самая девушка, которая сегодня днем принялась по-дилетантски следить за ней. И которая как две капли воды была похожа на ту, которую Лера некогда, в октябре пятьдесят девятого, убила, – на Жанну Спесивцеву. Но, может, Лере это сходство почудилось? Может, ее подводят глаза и другие чувства? Все-таки, ничего не скажешь, ей ведь уже под восемьдесят. Старость.

Однако девушка – вот бойкая особа – мгновенно отмела все сомнения. Представилась:

– Я Виктория Спесивцева. Внучка Спесивцевой Жанны. – И глянула хмуро. – Помните такую?

Лера не стала вола вертеть, ответила честно:

– Разумеется, помню.