Иван Лазутин - Бомба Геринга

— А есть в ней необходимость? Личный состав, оборудование и паровые установки готовы приступить к работам, — ответил Журавлев, дав знак радисту-ефрейтору, чтобы тот выходил на связь с шахтой.

— В этом есть острая необходимость! — твердо ответил капитан и, посмотрев на майора Урусова и радиста, продолжал: — Разумеется, для офицеров и для членов штаба обеспечения которые будут непосредственно заняты в обезвреживании бомбы.

Тем временем радист связал Журавлева с шахтой, и полковник передал, что перед началом работ офицеры на несколько минут должны собраться в штабе на оперативную летучку.

Минут через пять в штаб, что расположился в двухстах метрах от земляного вала, вошли полковник Винниченко и капитан Горелов.

Журавлев представил вошедшим Скатерщикова:

— Капитан Скатерщиков. Срочно прибыл к нам с весьма важным заданием. Прошу, товарищ капитан. Только как можно короче и определеннее.

Дождавшись, пока офицеры и члены штаба обеспечения рассядутся за столом, покрытым красным полотнищем, капитан Скатерщиков достал из планшетки блокнот и развернул его.

— Товарищи, — начал он тихо, — сегодня ночью была перехвачена и расшифрована радиограмма. Я не буду пространно комментировать, что повлечет за собой неудача сегодняшних пиротехнических работ. Я только позволю себе обратить ваше внимание на то, что если эта бомба взорвется там, где она сейчас лежит, то все передаточные станции «Голоса Америки» на многих языках мира передадут в эфир сообщение о том, что в районе Смольного, почти под стенами типографии «Правды», под важнейшими коммуникациями, взорвалась не немецкая авиабомба, а бомба, заложенная якобы руками русских людей. Чтобы не отнимать вашего времени, я прочитаю текст расшифрованной радиограммы, которая вчера вечером была передана иностранной разведкой.

И Скатерщиков прочитал радиограмму.

В небольшом красном уголке домоуправления сгустилась тягучая тишина. Капитан Горелов встал. Лицо его было бледно, напряженно.

Первым заговорил Журавлев. Шрам на его лице нервически подергивался.

— Спасибо за сообщение, товарищ капитан. Передайте своему руководству, что мы приняли к сведению ваше сообщение и оно будет для нас основным условием нашего… успеха или… — Брови полковника плотно сошлись на переносице. Взгляд его неподвижно застыл на красном полотнище стола. — Как вы думаете, Павел Иванович? — спросил он у Винниченко.

Словно не расслышав вопроса, Винниченко сидел неподвижно, подняв голову и глядя в окно. Казалось, что он что-то упорно подсчитывал, заканчивал какой-то самый главный расчет сегодняшних работ.

— Товарищ полковник, я обращаюсь к вам, — повторил свой вопрос Журавлев.

— Двух мнений здесь, Александр Николаевич, быть не может. Или — или… — ответил Винниченко и встал, готовый тотчас же, немедленно, сию же минуту направиться к шахте, но его остановил Журавлев.

— А что думает майор? — бросил он в сторону Урусова.

Майор встал и, расправив на шинели ремень, четко, словно отдавая рапорт, ответил:

— Ваше решение, товарищ полковник, я принимаю как приказ!

— А вы?.. Как вы думаете, капитан Горелов?

Бледность еще не схлынула со щек капитана. Сухие губы прошептали:

— Я коммунист, товарищ полковник… Коммунист Ленинграда.

Журавлев энергично встал и слегка поднял правую руку:

— Приказываю приступать к работам.

Винниченко и Горелов вышли из штаба.

В красном уголке остались Журавлев, Урусов, Скатерщиков и несколько человек в штатском, которых сообщение Скатерщикова встревожило. На лбу рыжеватого паренька с хохолком на голове — это был инструктор райкома комсомола — выступила испарина. Он вопросительно поглядывал на полковника Журавлева, тер пальцами висок, потом нерешительно поднял руку.

— Что? — спросил Журавлев.

Инструктор встал и, словно школьник, не выучивший урока в то самое время, когда в класс нагрянула комиссия из гороно, дрогнувшим голосом проговорил:

— Можно мне позвонить в райком?.. Первому секретарю?..

Журавлев закрыл глаза и энергично покачал головой:

— Нельзя!.. Ваше место здесь, в штабе!.. Без моего разрешения никому никаких звонков! — И он окинул взглядом всех членов штаба обеспечения, которые сидели на своих местах и были готовы выполнить любое распоряжение полковника. — Позовите, пожалуйста, корреспондента, он очень хочет принять участие в нашей работе, — сказал Журавлев инструктору, который тут же встал из-за стола и выбежал из домоуправления.

Через минуту в штаб вошел обвешанный камерами Борис Веткин. Отогревая дыханием озябшие красные пальцы, он вопросительно поглядывал то на полковника, то на Скатерщикова, потом подошел к столу, за которым сидел Журавлев. Еще вчера, при первой встрече в кабинете, Веткин чем-то пришелся полковнику по душе.

Кивнув в сторону вошедшего, он представил его капитану Скатерщикову:

— Корреспондент «Вечернего Ленинграда» Борис Веткин. Хочет снять нашу работу. Вчера вечером звонили из редакции, просят допустить для съемок.

«Он ничего не знает», — подумал Скатерщиков. Подошел к Веткину, поздоровался с ним и назвал свою фамилию.

— Только прошу вас: каждую отснятую пленку мы будем тут же отсылать в машину, где ее будет ждать мой шофер.

— А вы тоже будете снимать? — Веткин остановил взгляд на фотоаппарате, висевшем на плече капитана.

— Да, я тоже сделаю несколько кадров.

— А собственно… зачем их отправлять сразу?.. Я могу сдать вам, если это так нужно, сразу же после окончания работ. Только с одним условием: право первой публикации моих снимков остается за «Вечерним Ленинградом».

«Наивный корреспондент, — подумал Скатерщиков, — он даже не догадывается, зачем мы каждую отснятую пленку будем выносить из зоны опасности. Его волнует приоритет газеты. А может быть, сказать ему обо всем? Может быть, тогда он раздумает снимать?»

И капитан решил: утаивать от доверчивого корреспондента опасность работ нельзя. Уж больно по-детски простодушной была его улыбка. Можно подумать, что он пришел снимать свадебную процессию из Дворца бракосочетания.

— Работы будут опасные. Полной гарантии в том, что бомба будет себя вести хорошо, — капитан кинул взгляд в сторону шахты, — нет. А в ней, матушке, тысяча килограммов.

— Тем интересней! — Корреспондент весело развел руками: — Ведь вы-то не боитесь? Вы ведь тоже будете там во время работ?

— Я обязан быть там по долгу службы, — сухо ответил капитан, поняв, что характер работ корреспонденту до сих пор был не ясен.

— А я здесь буду по велению сердца и по заданию моей газеты, — простодушно ответил Веткин и, присев на стул, занялся своим делом: стал готовить кинокамеру для съемки.