Иван Лазутин - Матросская тишина. Бомба Геринга

— Вы слышите, капитан, полковник приказал немедленно прекратить всякие работы и идти в укрытие!.. — снова послышался за спиной голос корреспондента.

— Сейчас!.. Сейчас, дорогой… Я это сделаю через две-три минуты! — стуча зубами, отозвался Горелов, глядя на головку взрывателя, которая большим пятаком торчала из черного чрева бомбы. Потом повернулся к корреспонденту и уже более спокойно, с затаенными нотками мольбы сказал: — Прошу вас, товарищ, уходите… Уходите, если вы хотите, чтобы ваша последняя кинопленка могла попасть в редакцию. И передайте обоим полковникам, что я подхожу к главному. Осталось еще немного, всего несколько минут…

Теперь Веткин уже не снимал. Потрясенный невиданным самообладанием капитана, он стоял за его спиной и, стараясь не дышать, следил за его руками. Вот Горелов осторожно наложил внутренние грани плоскогубцев на металлическое жало. Нужно было вытаскивать из запального стакана взрыватель… А в нем, во взрывателе, притаилось самое страшное — «ловушка». По теории она должна мгновенно сработать. И тогда… Что будет тогда — Горелов знал. Его трясло, как в ознобе. На какое-то мгновение он замер, сжал что есть силы рукоятки плоскогубцев, зажмурился и… с силой потянул на себя взрыватель… Взрыватель не поддавался.

Горелов налег на плоскогубцы еще раз, сильнее и дольше… Но и на этот раз металлическое жало осталось неподвижным…

Силы оставляли капитана… Руки дрожали. Он стоял на коленях и обливался потом, который ел глаза и солоноватыми струйками стекал в рот.

Дальше работа шла как во сне. Из инструментального ящика Горелов достал отвертку, подвел ее под бортик взрывателя. Удары молотка по отвертке были до автоматизма точными и равномерными. Вот наконец показался и зазор… Зазор!.. После этого зазора… Вот-вот… Еще один-два удара и…

Горелов поднял высоко голову и закрыл глаза. На какие-то мгновения он замер и глубоко вздохнул. И снова… К чему все это? В памяти резко и отчетливо опять всплыло лицо старенького учителя по физике. Когда он говорил — клинышек его седой бороды вздрагивал. И глаза… Синие ясные глаза. Раньше он их почти не замечал. «А может, перед смертью у всех так бывает?.. В голову лезет разная чертовщина?» Капитан пытался представить себе лицо Ларисы, но оно заволакивалось туманом, расплывалось.

Но это продолжалось секунды. Сердце, которое только что часто билось в груди, стало работать спокойнее, его толчки становились увереннее.

А в бомбе по-прежнему постукивало отчетливо и методично: «тик-так, тик-так, тик-так…»

В показавшийся зазор Горелов ввел тонкий конец монтировки. Работая им как рычагом, он налег на инструмент всем телом. Зазор увеличился. Приближался момент, когда наверняка должна сработать «ловушка».

Перед глазами плясали строки письма, написанного Ларисе. Проплывали лица друзей, командиров… Как живой, в воображении всплыл лейтенант Митрошкин. Он предстал перед ним таким, каким Владимир видел его в последний раз, когда они были на стадионе и оба болели за ленинградский «Зенит». После первого гола, забитого ленинградцами, Митрошкин встал и, хлопая в ладоши, светился счастливой, почти детской улыбкой. И вдруг… улыбку Митрошкина заслонила улыбка полковника Журавлева. Он улыбался, а шрам своим нервным тиком безобразил его лицо. И словно из-за спины отчетливо звучали слова полковника: «Знайте, капитан: под ударом не только здание типографии «Правды» и коммуникации, ведущие к Смольному. На карту поставлена честь ленинградцев!..»

Стиснув зубы, Горелов ожесточенно, размеренно, теперь уже не со всей силой, а осторожно, с оттяжкой, меняя места соприкосновения монтировки с бортиком взрывателя, бил и бил молотком. И, словно забыв, где он и что он делает, цедил сквозь зубы:

— Ну что же это такое?.. Что за чертовщина?! Смерть!.. Ну где же ты?.. Неужели ты была проклята на заводе Германии тем немцем, который вставлял взрыватель в твое ненавистное тело?! Смерть!.. Неужели молитвы моей умирающей матери хранят меня и ты боишься меня?! Смерть!

Раздался ржавый металлический скрежет, звук которого словно ледяными стрелами пронзил грудь капитана. Горелов уронил из рук молоток и монтировку. А часы тикали… Теперь они были еще слышнее. Капитан поднял голову и увидел прямо перед собой корреспондента. Тот припал на правое колено и снимал его в упор, крупным планом.

— Слушай, парень, ты не боишься, что мы оба умрем?

— Продолжайте, капитан, — ответил корреспондент.

Эти слова встряхнули Горелова. Они были словно вторым дыханием для человека, который чуть не валился с ног от смертельной усталости.

Горелов взял отвертку и монтировку. Поддев ими за выступы взрывателя, он на какие-то секунды весь сжался, замер, приготовившись сделать этот последний… последний рывок. «Лариса, ты простишь меня! Простят и командиры!..» И капитан с силой надавил на рычаги. Тонкий, пронзительный скрежет металла. Еще одно усилие, еще одно… и на колени Горелова упал тяжелый кусок металла. Взрыватель. Неловко упираясь ладонями в липкую грязь, капитан на некоторое время окаменел в позе младенца-ползунка, который подполз к гигантской игрушке и завороженно заглядывает в ее нутро.

Часы теперь тикали на коленях.

Горелов глубоко, всей грудью вздохнул, судорожно зажал в дрожащих руках взрыватель и поднес его к уху. Часы тикали: «тик-так, тик-так, тик-так…» Горелов положил взрыватель на землю в угол шахты и, опираясь на руки, тяжело, словно на плечах его были гири, пошатываясь, встал. Подошел к Веткину, обнял его и дрогнувшим голосом проговорил:

— Спасибо.

— Бросайте его прочь! — закричал Веткин, косясь на взрыватель, который лежал в полутора метрах от бомбы.

Горелов поднял с земли взрыватель, подошел с ним к лестнице, ведущей на поверхность, занес было ногу на перекладину, чтобы подняться наверх и отнести работавший взрыватель подальше от бомбы и от тротила, выплавленного в яму, но не успел миновать и одной лестничной ступеньки — взрыватель сработал в руке. Раздался звук, похожий на выстрел из мелкокалиберной винтовки. Горелову показалось, что кто-то невидимый сильно ударил его палкой по руке. Тупая, саднящая боль прожгла ладонь. Но Горелов не выпустил из руки зажатого в ней взрывателя. Он стоял не шелохнувшись и глядел на руку, на мертвый взрыватель, в котором только что остановились часы. Неужели все?!

Кровь показалась сразу же. Она хлынула обильно, вначале неровной струйкой, а потом, дробясь, рваными каплями полилась на серую глину шахты.

Первым из шахты поднимался корреспондент. Время от времени он, держась одной рукой за перекладину лестницы, круто наклонялся и, не отнимая от лица кинокамеры, снимал Горелова.

Из шахты капитан вылез с большим трудом. А когда поднялся на бруствер земляного вала, то почувствовал слабость и тошноту. Голова кружилась. Ноги дрожали. Хотелось сесть. Вокруг земляного вала не было ни души. Горелов взял взрыватель в левую руку. Ладонь правой руки и пальцы были иссечены глубокими ранами.