Наталья Калинина - Тонкая нить предназначения

– Одиннадцать.

– Я думала, что десять. Но одиннадцать – тоже хорошо! Мне – двенадцать, – сказала Ирина, обрадованная тем, что у нее не отняли привилегию быть самой старшей в их комнате. – Маше тоже одиннадцать, Вике – десять. А Свете и Насте – по девять.

За первым вопросом тут же полетел другой, а за ним и третий. Вначале «солировала» Ирина, затем к ней присоединились и соседки. Олеся, постепенно смелея, отвечала каждой. Эти маленькие девочки, рано повзрослевшие из-за своих болезней, задавали совершенно недетские вопросы: вторым по важности после возраста шел вопрос о заболевании. Расспросив новенькую, юные пациентки принялись рассказывать о себе. И уже за пять минут Олеся узнала, что Маша и Света – тоже, как и она, из Москвы. Настя – из Тверской области, а Вику привезли из Санкт-Петербурга. Ирина – из местных и в санаторий приехала во второй раз (уже успела побывать в прошлом году в самом первом после ремонта заезде), поэтому она здесь «старшая» не только по возрасту, но и по опыту. У шустрой черноглазой Ирины было еще одно преимущество перед девочками: ее диагноз оказался самым легким, простое, как она это назвала, искривление позвоночника, тогда как другие девочки страдали куда более тяжелыми недугами. Маша, в детстве перенесшая тяжелый вирус, передвигалась вразвалку, как утка, выворачивая колени в стороны и широко расставив руки. У Насти оказался так изогнут позвоночник, что одно плечо относительно другого уходило вниз на целых две ладони, и одна рука висела почти до колена. А Света вообще не ходила, передвигалась на коляске. Девочки рассказывали о своих заболеваниях буднично, даже с некой веселостью: недуги, перекручивающие их хрупкие позвоночники и искривляющие пластичные детские кости, оказались тем стержнем, вокруг которого и вертелись их жизни, состоящие из бесконечных процедур, лекарств, осмотров у врачей, массажей, гимнастики, корсетов и ортопедических матрасов. Недетский труд, ежедневная борьба, наполняющая дни, складывающиеся в годы, – вот что их роднило. Олеся, слушая чужие истории, даже забыла о своем чемодане, который хотела разобрать. Ей уже не было одиноко. Эти двадцать минут разговора вместили в себя несколько жизней, так похожих на ее собственную. Впервые она почувствовала себя по-настоящему среди своих. Школу ей приходилось пропускать часто, мама даже подумывала о том, чтобы перевести Олесю на домашнее обучение, с чем категорически не соглашался папа. От физкультуры у девочки было перманентное освобождение, на переменах она не бегала, как одноклассники, и сторонилась группок разыгравшихся детей. Из-за того, что она не участвовала в подвижных играх и предпочитала отсиживаться с книгой в руках, у нее не было настоящих друзей. С Олесей общались только потому, что у нее всегда оказывались выполненными домашние задания, даже если она пропускала накануне занятия. Может, она бы стала в классе аутсайдером, если бы ее не взяли под опеку задиристые двоечники, которые тянулись к ней, отличнице, дававшей списать контрольный диктант и за урок успевавшей решить оба варианта контрольных по математике. Тот, кто посмел бы ее обидеть, мог получить хорошую затрещину от Павлова или Семенова. Но и дружбой это было сложно назвать, скорее удобной для обеих сторон договоренностью. Своей школьной подругой Олеся считала Лену Казакову, но близкой дружбы между девочками не было: они не ходили друг к другу в гости, не встречались по дороге в школу, просто иногда общались на переменках. К тому же Казакова часто предпочитала обществу Олеси компанию других девочек, с которыми можно было смеяться и играть в подвижные игры.

Так неудивительно, что всего лишь за двадцать минут разговора с девочками, незнакомыми, но оказавшимися такими близкими, Олеся успела «влюбиться» в них. Ирина показалась ей настоящей красавицей. Было что-то цыганское, вольное, буйное в ее угольных глазах, иссиня-черных волосах, зачесанных в высокий хвост, резких движениях рук и шумливости. Остальные девочки тоже показались ей красивыми, несмотря на физические недостатки. У Светы оказались васильковые глаза, огромные, с совершенно недетским выражением смиренности, и льняного цвета волосы. Она была похожа на нежную принцессу из сказок, ту, которая бы почувствовала под двадцатью перинами крошечную горошинку, если бы на самом деле ее ноги не утратили чувствительности. И именно Света из всех них оказалась самой сильной духом. Она не ходила с рождения, но, несмотря на страшный диагноз, не теряла надежды когда-нибудь встать на ноги. И не просто встать, а танцевать – так, как она это видела в своих снах. Настя не могла усидеть на месте, вскакивала, размахивала руками, изгибалась телом, будто постоянно искала более удобное положение. Но при этом у нее была такая солнечная и счастливая улыбка, которой невозможно было не заразиться. Именно улыбка отвлекала внимание и от асимметричности тела, и от нездоровой непоседливости, и делала невыразительное личико девочки симпатичным. Маша была чуть полновата и выглядела несколько старше своего возраста из-за «взрослого» каре и женственной плавности в движениях плеч и рук. Когда она сидела, создавалось обманчивое впечатление, что девочка абсолютно здорова. Над своей «утиной» походкой она смело подтрунивала, говоря, что «мечтает» стать манекенщицей. Вика, единственная из всей компании, оказалась молчаливой и не задала Олесе ни одного вопроса. Она сидела на своей кровати по-турецки и, казалось, была погружена в собственные мысли. Ей было десять лет, но выглядела она шестилетним нездоровым ребенком – маленькая, худенькая, с ручками-прутиками, которые, казалось, не могли бы удержать и ложку, с крошечным личиком и немного навыкате глазами неопределенного цвета. Не отреагировала она даже на звук распахнувшейся двери и сильный голос, заставивший Олесю вздрогнуть от неожиданности:

– На обед!

Мгновением позже в комнату вошла немолодая высокая женщина с короткой стрижкой и в брючном летнем костюме. Быстро оглядев спальню, женщина остановила взгляд на Олесе.

– Зимина?

Девочка молча кивнула.

– Я – Алла Степановна, воспитатель. Правила тебе уже рассказали?

Олеся растерянно оглянулась на своих товарок, ища у них поддержки. Рассказали ли ей о правилах?

– Мы расскажем, Алла Степановна! – бодро, ничуть не робея перед воспитательницей, ответила Ира. – У нас времени не было. Олеся только приехала.

– Ну, хорошо. Стройтесь на обед. Чтобы через полминуты были готовы.

Воспитательница вышла, и вместо нее в комнату вошел мужчина, одетый в трикотажный спортивный костюм. Он с грохотом вкатил в комнату грубое инвалидное кресло и ловко пересадил в него Светлану. Остальные девочки выстроились парами: рядом с инвалидным креслом поставили безучастную Викторию, следом встали Настя с Машей и, последней, Ирина.