Наталья Калинина - Тонкая нить предназначения

– Там никого не осталось из прежнего персонала. Заброшенное здание, пустующее много лет, что ты хочешь…

– А ты бы поспрашивал, – вскинула она на него глаза – то ли в некой надежде, то ли в легком упреке. Ярослав в первое мгновение не нашел, что ответить. У Олеси были удивительные глаза, цвета меда, с темными, будто веснушки, крапинками. В зависимости от того, глядела ли она на свет или оставалась в тени, глаза ее казались то светло-прозрачными, словно липовый мед, и тогда крапинки резко выделялись на основном фоне радужки, то темнели до цвета гречишного.

– Я спрашивал. У местных. Надо архивы поднимать. Вот…

Мужчина суетливо достал из кармана смятую бумажку и аккуратно разгладил ее на пластиковой столешнице.

– Мне удалось получить телефон одного архива, в котором, возможно, хранится какая-то документация. Ты не волнуйся, я позвоню, а потом съезжу и все узнаю.

Он протянул через стол руку и накрыл прохладные пальцы девушки. Олеся не отдернула руку, но напряглась вся, как натянутая струна, и Ярослав поспешно убрал ладонь.

– Мы съездим вместе, – тихо, но твердо ответила девушка после недолгой паузы. Ему эта идея не понравилась из-за целой кучи причин, которые, впрочем, сходились в одной точке – состояние здоровья Олеси. Ехать нужно в другой город. А это тебе и долгая дорога, и гостиница, и отсутствие в случае чего квалифицированной медицинской помощи. Он открыл было рот, чтобы возразить, но Олеся уже не смотрела на него. Погрузившись в свои размышления, она задумчиво помешивала трубочкой и так уже растворившийся сахар в стакане с апельсиновым соком и казалась отсутствующей. Была у нее такая странная особенность – посреди оживленного разговора вдруг уходить в свои мысли, а потом так же внезапно «пробуждаться» и извиняться смущенной улыбкой. Сентябрьское солнце, застенчиво заглядывающее в окна кафе, то пряталось в каштаново-рыжих волосах девушки, то выныривало из их волн, и тогда казалось, что над головой Олеси золотится нимб. Ярослав пожалел, что нет с ним сейчас его камеры, чтобы запечатлеть этот дивный кадр во всех его осенних красках. Он любил фотографировать Олесю, она была его Музой, но только снимать ее нужно было незаметно. Позировать она не умела – зажималась, кривила губы в неуверенной улыбке, прятала свое внутреннее «я» за семью замками, будто реликвию, и становилась какой-то чужой. Даже цвет волос ее тускнел, а глаза словно серели, теряли не только цвет, но и крапинки. В чем была причина таких метаморфоз, ни Ярослав, ни Олеся не знали. Он огорчался и сердился, рассматривая в окошечке камеры кадры, она же заливисто смеялась над своей нефотогеничностью и опять становилась сама собой. И Ярослав, мгновенно бросая рассматривать неудачные снимки, щелкал кнопкой, торопясь запечатлеть ее настоящую, ее истинное «я», выглянувшее, словно солнце из-за облака, с заливистым смехом. Олеся закрывалась одной рукой, махала на него второй и еще больше раззадоривалась. А он, как одержимый, щелкал и щелкал…

– Слав, так когда ты позвонишь в архив? – спросила она, выныривая внезапно из своей задумчивости, будто разбуженная громким звуком.

– Завтра утром.

– Завтра? Дай мне телефон, я сама позвоню сегодня, – проявила она нетерпение. – Я не так занята, как ты.

– Я знаю, знаю, – ласково улыбнулся он. – Но архив уже закрыт. И притом мне приятно сделать что-то для тебя.

– Ты и так делаешь все. Живешь ради меня и моей жизнью, – огорченно сказала она, опять взбалтывая трубочкой сок. – Только я и фотографии…

– А мне большего не надо.

– Это неправильно! Так не должно быть, ты не можешь всю жизнь быть привязанным к моей юбке! У тебя есть свои мечты и желания. Ты – молодой здоровый мужчина, привлекательный и…

– Тш-ш, – перебил он и вновь накрыл ее пальцы ладонью. – Не нервничай. Со своей жизнью я как-нибудь разберусь. Сейчас у меня на первом месте другие задачи, понимаешь? И меньше всего я желаю, чтобы ты чувствовала себя виноватой. Это меня лишает опоры.

– Я постараюсь.

– Вот и умница!

– Слав… – начала она и замялась. – Ты только позвони прямо с утра, пожалуйста. Это очень важно. Понимаешь, я не могу долго ждать.

Он и сам понимал, что дело не терпит отлагательств, но что-то в ее тоне появилось новое. Не простое женское нетерпение, а сильное беспокойство.

– Что-то случилось? – прямо спросил он, глядя в ее потемневшие глаза.

– Нет, – ответила Олеся после паузы. – Это просто мои настроения, которыми не хочется тебя огорчать…

– Ты должна мне рассказывать все! – воскликнул Ярослав, досадуя на ее деликатность. – Иначе, если я не буду знать всего, как смогу помочь? Мы же одна команда, одна семья, и притом у тебя есть только я.

По ее лицу промелькнула тень, словно его последние слова вызвали у нее неудовольствие. Но спорить девушка не стала. Вместо этого решительным тоном произнесла:

– Время пришло. Мне недавно исполнилось двадцать семь. И до двадцати восьми, как мне предсказали, я не доживу.

– Не говори так! – внезапно закричал Ярослав, и на него оглянулись все немногочисленные посетители кафе. Олеся успокаивающе тронула его за руку, и он замолчал. Только раздувающиеся ноздри и плотно сжатые губы выдавали в нем рвавшуюся наружу бурю чувств.

– Все, что было предсказано, уже сбылось, – уставшим голосом напомнила она. – Абсолютно все.

– Будь проклят тот день, когда все началось!

– А что бы это изменило, Слав? Ничего. Только то, что мы бы пребывали в неведении.

– Я бы предпочел не знать.

– Не зная, лишаешь себя возможности подготовиться.

– К чему?! К потере любимых?! К этому невозможно подготовиться! Ты же знаешь.

– Ох, Слава, Слава… – улыбнулась Олеся так светло и по-доброму, будто речь шла о чем-то радостном и волнующем, например, о давно запланированном путешествии, а не о смерти. Мужчина со злостью подумал, что в том, что Олеся не воспринимает опасность до конца, виноваты книжки, которых она начиталась. Сектантские какие-то, прости господи, иначе и не назовешь. Совсем запудрили ей мозги, пообещали ей вечную счастливую жизнь «там». А жизнь-то – она тут! Здесь и сейчас. Но попробуй это Олесе докажи, когда об оставшемся ей времени она говорит так просто, словно и правда живет в радостном ожидании финального момента.

– Не сердись, – мягко произнесла девушка, угадав, о чем он подумал. Заглянувшее в окно солнце вновь пробежалось по ее волосам золотистыми искорками. И из Ярослава вдруг как-то враз ушел весь гнев. Мужчина поник, сдулся, как шар, из которого выпустили воздух, и, признавая поражение, кивнул. Может, она-то, читая книги о бессмертии души, как раз и права. Права в том, что выбрала вместо истерики и агонии смиренное ожидание финала. Как бы на ее месте вел себя он, если бы это над ним, а не над ней, висел страшный приговор? И все же, раз она затеяла поиски и просит его поторопиться, значит ли это, что она не смирилась, решила бороться? Он вскинул на девушку глаза, но не успел заговорить, как Олеся одной фразой убила его надежду: