Джозеф Уомбо - Сверкающий купол

- Из детективного в Голливудском участке. - Он произнес это, обращаясь к порции "Тулламор Дью", полагая, что все кончится в ту же самую секунду, когда к ним вразвалочку подойдет один из этих мужественных здоровенных копов из патрульных Центрального участка - символов власти, полных жизненных сил, энергии и надежд, у которых полученные сегодня деньги тоже выпирали из обтягивающих джинсов. Может мы и не лучшие в мире полицейские, дорогая, но нам платят больше всех.

И они пришли. Все на одно лицо. Синтетические рубашки, брюки в обтяжку, прически, короткие ровно настолько, чтобы не придирался сержант, а также непременные усы и баки. Почему все копы, за исключением Эла Макки и Мартина Уэлборна, так любят баки? Господи, все так предсказуемо! Но непредсказуемыми оказались приветствия в баре.

- Поверка! - заорал какой-то молодой коп, увидав группу приятелей с девицами. - Маркус!

- Здесь! - прокричал голос из дымной тьмы. Это чертово заведение начинало смердеть, как курильня благовоний. В голове у Эла Макки пульсировало. Поганая китайская молельня.

- Седрик! - заревел молодой коп, и чей-то голос ответил, - Я!

- Красотки! - закричал коп, и три цыпленка в самом углу захихикали и завизжали, - Тут! Вот тут!

Цыпленок-стервятник рядом с ним удивила его тем, что не отстала.

- Я работаю в связи.

- Я так и подумал.

- Почему?

- Красивый голос, - сказал он. Здоровенная жопа, подумал он.

- Меня зовут Грейс, - сказала она. - Некоторые ребята зовут меня Изумительная Грейс.

- Эл Макки, - сказал он, пожав ее липкую руку. Стресс. Напряжение. Все так знакомо. Дежа вю.

Он погрузился в еще более глубокую депрессию, когда дверь снова с треском распахнулась. (Они никогда не входили без внешних эффектов).

Еще три 22-летних эрзац-папы, только что выпрыгнувшие из патрульной машины вечерней смены, ввалились сквозь бисерные занавеси, на секунду замерев в дверях, чтобы их получше разглядели сиротки-цыплята из "Сверкающего купола".

С точки зрения Эла Макки все они были похожи на Джона Траволту. Прощай, связисточка. Встретимся как-нибудь в другой раз. Может быть часа в два ночи, когда ты не совьешь себе гнездышка и будешь готова приласкать жертву жизненных обстоятельств возрастом постарше, пусть даже более истеричную, чем ты. Вроде тех, с которыми ты просыпаешься в чайнатаунском мотеле (даже стены желтые, зеленые и красные): угрюмая, похмельная, в скомканной постели, оставив следы отчаяния в виде царапин на ягодицах печального и растрепанного незнакомца.

Именно тогда у Эла Макки промелькнула горько-сладостная идея пойти домой и застрелиться. Вот Марти удивится-то! Старый камикадзе Эл обошел тебя на повороте.

Он знал, что нагрузился чрезмерно. Цыпленок-стервятник стала казаться симпатичной и беззащитной. Ему захотелось взять ее за руку.

Тогда она раскрыла рот.

- Мне взапра-а-авду нравятся зрелые детективы, а не эти нахалы в синей форме. Я их презираю. Моя подруга говорит, что если бы у них были шкуры, за их отстрел давали бы премию.

Они захихикала в свой "Май Тай" точно так же, как он говорил в свой "Тулламор Дью". Они еще даже не пробовали поговорить друг с другом. Возможно, никогда и не попробуют. Какая разница? Звон стаканов звучал перезвоном колоколов. Плохое предзнаменование. Он понял, что она пьяна по крайней мере в такой же степени, как он.

- Я презираю этого жулика-китайца, - сказал он своему ирландскому виски. - Он вор. Потом Эл Макки сделал вору знак и тот запрыгал вдоль длинной стойки и согрел сердце Эла Макки, налив ему виски на четыре пальца, так и не обсчитав его ни разу.

- Я скажу вам, кого я ненавижу больше, чем любого китайца, - сказала она "Май Тай". Потом она пососала пустую соломинку так громко, что могла бы посоревноваться в децибелах с "Флитвуд Мак" в любой день недели, включая воскресенье.

Эл Макки намек понял и кивнул наблюдательному Уингу, который подскочил с уже готовым коктейлем за 3 доллара 50 центов. На этот раз он нагрел Эла Макки на пятьдесят центов.

Изумительная Грейс не поблагодарила Эла Макки. Очевидно, информация, кого она ненавидела больше, чем любого китайца, стоила три с половиной доллара. - Я ненавижу этого здоровенного отвратительного копа, с которым вы разговаривали, когда вошли. Ну, знаете, как его... с такими большими зубами...

- Фиппс. Его зовут Бакмор Фиппс.

- Да. Он отрава. Я его ненавижу. Единственная его хорошая черта страсть к выпивке, от которой печень у него стала величиной с задницу. Долго он не протянет. С год, не больше, если не остановится. И все. Привет семье. Конец дежурства. Прощай, Бакморчик. - Затем она впервые отвернулась от "Май Тай" и обратилась к Элу Макки. - Ты знаешь, что у него капает из крана?

- Чего? - Эл Макки постарался сконцентрироваться на ее танцующих бровях. Она блондинка? Или седая? Он опустил глаза и увидел, что ее задница еще больше, чем печень у Бакмора Фиппса. И было в ней что-то отталкивающее. Он начал проявлять интерес.

- Я, между прочим, знаю, что сейчас у голливудских патрульных триппер такое же обычное дело, как простуда. Твой друг, Бакмор Фиппс...

- Он не мой друг, - пьяно запротестовал Эл Макки. - Я его тоже ненавижу.

Уинг, не тот человек, чтобы пропускать заинтересованный разговор, подскользнул со следующей тройной порцией "Тулламор Дью", взял с Эла Макки ровно столько, сколько полагалось, и, прежде чем ретироваться, умудрился стянуть доллар из горстки наличных, лежавших на стойке перед Изумительной Грейс.

- Твой друг Бакмор... прошу прощения, - она мокро икнула и вытерла рот влажной бумажной салфеткой, мазнув по подбородку оранжевой губной помадой. - Он с удовольствием прыгнул бы на меня, как голодный волк на мясо. Один раз хотел меня оттрахать через колготки прямо здесь, в "Сверкающем куполе"! Вот такое он животное.

- Я его ненавижу, - энергично сказал Эл Макки. - Я его правда ненавижу.

- И я вот еще что скажу, - чтобы сказать, она наклонилась поближе. Я, между прочим, знаю, что он буквально разводит вшей. Мне сказала стенографистка из голливудской вечерней смены. Они у него живут даже подмышками.

- Проклятое ранчо для вшей, - сказал Эл Макки, разглядывая два "Май Тай" перед дюжей связисткой, в то время как здравый смысл подсказывал ему, что там должен стоять лишь один. Двоение в глазах означало: сейчас или никогда.

- Вот что, послушайте... - он забыл, как ее зовут. - Послушайте... Мисс...

- Вот это мило, - сказала она. - Я же тебе говорила, что меня зовут Грейс. А ты меня называешь мисс. От этих молодых нахалов такой вежливости не дождешься. По-моему, это здорово, Арт.

- Эл.

- Это здорово, Эл.

- Грейс, как насчет того, чтобы я проводил тебя?

- Я на машине.

- Ладно, тогда ты меня проводишь. - Эл Макки взял ее за руку.