Маргарет Миллар - Кто-то в моей могиле

Ровное, спокойное биение сердца сменилось быстрым стуком. Она быстро и тяжело задышала, словно человек, занятый тяжелым физическим трудом, кровь прилила к щекам, будто она повернулась лицом к сильному ветру. Ладони покрылись потом, обильно пролившимся из какого-то неведомого источника.

Спящий проснулся.

— Джим!

— Да?

Он взглянул на нее поверх газеты и подумал, как хорошо выглядит Дэйзи сегодня утром, какой у нее чудесный цвет лица, как у юной девушки. Она казалась несколько возбужденной, словно только что придумала некий грандиозный проект. «Интересно, — мелькнула у него снисходительная мысль, — что это будет теперь?» Годы их жизни были заполнены самыми различными идеями Дэйзи, отложенными в сторону и полузабытыми, словно детские игрушки в старом сундуке, частью поломанные, частью совсем нетронутые: керамика, астрология, разведение бегоний, испанский язык, драпировка, изучение Веданты, психологический тренинг, мозаика, русская литература — все это игрушки, с которыми Дэйзи играла и которые забросила.

— Тебе что-то нужно, дорогая?

— Воды.

— Сейчас. — Он принес из кухни стакан воды. — Пожалуйста.

Она попыталась взять стакан и не смогла его поднять. Нижнюю часть ее тела сковало льдом, верхняя пылала. Казалось, они существуют отдельно друг от друга. Вода была необходима, чтобы охладить пересохший рот, но рука на стакане не реагировала, словно оказались разорваны все нити связей между желанием и волей.

— Дэйзи! В чем дело?

— Мне кажется, я думаю, я заболела.

— Заболела? — Он выглядел удивленным и обиженным, как боксер, захваченный врасплох ударом ниже пояса. — Ты не выглядишь больной. Минуту назад я как раз подумал, какой у тебя превосходный цвет лица. Господи, Дэйзи, не заболевай!

— Я ничего не могу поделать.

— Вот. Выпей. Давай я отнесу тебя на кушетку. Сейчас я пойду позову твою мать.

— Нет, — резко ответила она. — Я не хочу, чтобы она…

— Но нужно что-то делать. Может быть, лучше вызвать врача?

— Не надо. Все пройдет к тому времени, когда кто-нибудь придет сюда.

— Откуда ты знаешь?

— У меня уже было такое.

— Когда?

— На прошлой неделе. Дважды.

— Почему же ты мне не сказала?

— Не знаю, — причина была, но вспомнить ее она никак не могла, — мне очень… жарко.

Джим мягко дотронулся рукой до ее лба, холодного и влажного.

— Не думаю, что у тебя температура, — сказал он взволнованно. — По-моему, все в порядке. У тебя по-прежнему прекрасный здоровый цвет лица.

Он не понял, что это цвет ужаса.

Дэйзи устало склонилась на спинку стула. Нити, связывающие части ее тела, замороженную и охваченную пламенем, постепенно восстанавливались. Усилием воли она смогла поднять со стола стакан и выпить воду. Вкус воды казался странным, она никак не могла разглядеть расплывающееся лицо Джима, смотревшего на нее, словно это был какой-то незнакомец, заглянувший, чтобы помочь ей.

Помочь.

Но как сюда попал этот незнакомец? Неужели она крикнула ему из окна, когда он проходил, неужели она кричала «Помогите!»?

— Дэйзи, теперь все нормально?

— Да.

— Слава Богу. Ты меня страшно напугала минуту назад.

Напугала.

— Тебе следует каждое утро делать зарядку, — заметил Джим. — Она пойдет на пользу твоим нервам. Еще я думаю, что ты спишь недостаточно.

«Спишь». «Напугала». «Помочь». Слова кружились в ее сознании, будто лошади на карусели. Если б только было можно как-то их остановить, хотя бы замедлить — «Эй, оператор, ты, на контроле, добрый незнакомец, медленнее, стой, стой, стой!»

— Может, было бы неплохо начать принимать витамины каждый день.

— Стой, — сказала она, — стой.

Джим остановился, остановились и лошади, только на секунду, но и ее оказалось достаточно, чтобы они спрыгнули с карусели и помчались в другую сторону: слова мчались без седоков рядом в клубах пыли. Она моргнула.

— Хорошо, дорогая. Я только пытался выбрать правильный курс. — Он застенчиво улыбнулся, как изнервничавшийся отец перед капризным больным ребенком, которого нужно, но невозможно ублажить. — Послушай, почему бы тебе не посидеть минутку тихонечко, а я пойду и приготовлю горячего чая.

— В кофейнике есть еще кофе.

— Чай будет тебе в твоем нынешнем состоянии полезнее. Ты слишком расстроена.

«Я не расстроена, незнакомец. Я холодна и спокойна».

Холодна.

Она задрожала. Сама мысль об этом слове вдруг обрела очертания чего-то осязаемого — ледяного куба.

Она слышала, как Джим что-то бормотал в кухне, открывая ящики и шкафы, пытаясь найти пакет с чаем и чайник. Часы в форме золотого солнечного диска, стоявшие на камине, показывали половину девятого. Через полчаса появится служанка Стелла, а несколько минут спустя придет из своего коттеджа мать Дэйзи, веселая и энергичная, как всегда по утрам, готовая раскритиковать любого, кто находится в другом состоянии, особенно Дэйзи.

Полчаса на то, чтобы стать энергичной и веселой. Так мало времени и так много нужно сделать, так много выяснить! Что со мной случилось? Почему? Я просто сидела здесь, ничего не делая, ни о чем не думая, слушая болтовню Джима и звуки, доносившиеся с той стороны каньона: там играли дети, лаяли собаки, жужжала пила, плакал ребенок. Я чувствовала себя вполне счастливой, еще не пробудившись от дремоты. Но затем что-то меня пробудило, и пришло чувство ужаса, чувство панического страха. Но отчего, из-за какого звука?

Может быть, виной тому собака? — подумала она. У одной из новых семей по ту сторону ущелья был эрдель, лаявший на пролетающие самолеты. Лающая собака в ее детстве означала смерть. Теперь ей было почти тридцать, и она знала, что некоторые собаки лают, отдельные породы, другие нет и к смерти это никакого отношения не имеет.

Смерть. Как только это слово появилось в ее мозгу, она поняла, что оно единственное было настоящим; другие, кружившиеся на карусели, лишь заменяли его.

— Джим!

— Подожди секундочку. Сейчас закипит чайник.

— Не надо никакого чая.

— А как насчет молока? Тебе полезно выпить молока. Придется начать заботиться о своем здоровье, дорогая.

Нет, уже слишком поздно, подумала она. Молоко, витамины, зарядка, свежий воздух и сон — ничто в этом мире не сможет стать противоядием от смерти.

Джим вернулся со стаканом молока.

— Вот. Выпей.

Она покачала головой.

— Выпей, Дэйзи.

— Нет. Слишком поздно.

— Что значит поздно? Что ты имеешь в виду? Слишком поздно для чего?

Он с размаху поставил стакан на стол, молоко выплеснулось на скатерть.

— О чем, черт тебя побери, ты говоришь?

— Не ругайся.

— Мне приходится ругаться. Ты выведешь из себя кого угодно!

— Тебе лучше поехать в контору.

— И оставить тебя здесь вот так, в этом состоянии?