Маргарет Миллар - Кто-то в моей могиле

Она поднялась и направилась к двери.

— Спасибо, что выслушал.

— Ну что ты спешишь? Подожди минутку.

— Зачем?

— Я еще ничего не решил, кроме того, что… Кроме того, что я должен признать, что твоя, скажем так, ситуация меня заинтересовала. Эта попытка восстановить события одного дня четырехлетней давности…

— Ну?

— Сделать это будет сложно.

— Я знаю.

— Предположим, тебе это удалось. Что дальше?

— По крайней мере я буду знать, что произошло.

— Но какой толк в подобном знании? Ты же не станешь от этого счастливее или умнее. Нет?

— Нет.

— Так почему не оставить это занятие с самого начала? Забудь все. Ты от этого ничего не выиграешь, а потерять можешь очень много — вот об этом ты подумала?

— Нет. До этой минуты — нет.

— Пожалуйста, подумай. — Он поднялся, распахнул дверь. — И еще одно, Дэйзи. Скорее всего, в этот самый день ничего не было. Сны никогда не бывают настолько логичны.

Он знал, что слово «никогда» было чересчур сильным в данной ситуации, но употребил его сознательно. В качестве подтверждения своей правоты или, наоборот, неправоты. Ей нужны были только сильные слова.

— Ну что же, мне нужно идти, — сказала Дэйзи. — Я и так отняла у тебя слишком много времени. Надеюсь, ты не забудешь прислать счет?

— Никакого счета.

— Мне будет спокойнее, если ты пришлешь. В самом деле.

— Хорошо.

— И большое спасибо за совет, Адам.

— Знаешь, Дэйзи, многие мои клиенты благодарят меня за совет, затем отправляются домой и делают все наоборот. Ты тоже так поступишь?

— Не думаю, — сказала она очень серьезно. — Я благодарна тебе за то, что ты меня выслушал. Я не могу обсуждать это — я имею в виду свои проблемы — с Джимом и с матерью. Они слишком мне близки. Они расстроятся, если я выйду за пределы отведенной мне роли счастливой невинности.

— Тебе следовало бы более откровенно говорить с Джимом. У вас счастливый брак.

— Любой счастливый брак на какую-то долю состоит из хорошей игры.

Он хмыкнул, не возражая, но и не соглашаясь: «Нужно над этим подумать, прежде чем я приму решение. Игра? Очень может быть».

Он проводил ее до лифта, испытывая заслуженное удовлетворение оттого, что так мастерски провел этот разговор, что она так разумно отреагировала на его советы. Мелькнула мысль: знаком с Дэйзи уже несколько лет, а ни разу с ней серьезно не разговаривал — ему тоже хотелось принимать ее в роли счастливой невинности, веселой маленькой девочки, даже после того, как он узнал, что она не весела, не невинна, не счастлива.

Подошел лифт, и, хотя кто — то внизу энергично нажимал на звонок, вызывая кабину, он придержал рукой захлопывающуюся дверь. Он вдруг почувствовал, что ему не следует ее отпускать, они так ничего и не решили и тот добрый совет, который он ей дал, так и исчезнет без последствий.

— Дэйзи…

— Там кто-то вызывает лифт.

— Я только хотел сказать. Пожалуйста, звони мне, если вдруг почувствуешь себя в печали.

— Я больше не печалюсь.

— Правда?

— Адам, кому-то нужен лифт. Мы не можем просто…

— Я провожу тебя до первого этажа.

— В этом нет никакой не…

— Я люблю кататься.

Он вошел, дверь захлопнулась, и они медленно опустились вниз. Медленно, но не настолько, чтобы Адам успел придумать, что сказать ей. Лифт оказался на первом этаже, и Дэйзи снова поблагодарила его, очень вежливо и очень искусственно, как благодарят хозяина за проведенный у него смертельно скучный вечер.

Дэйзи приехала домой в половине третьего. Стелла встретила ее у входной двери. Она была подозрительно веселой и румяной, и Дэйзи решила, что служанка заглядывала в шкаф с напитками.

— Какой-то человек пытается до вас дозвониться, — сказала Стелла. — Он трижды звонил за последний час и все время твердил, что дело очень срочное, спрашивал, когда вы должны вернуться и все такое.

Такие происшествия случались в их доме не часто, и Стелла воспользовалась случаем, чтобы обговорить звонок во всех подробностях.

— Первые два раза он никак не хотел себя назвать, но во время последнего разговора я взяла и спросила его: «А кто ее спрашивает, будьте любезны?» Так я его и спросила. Он уж очень не хотел называться, а затем сказал, и я записала прямо здесь на журнале его имя и номер, чтобы вы позвонили.

На верху обложки журнала Стелла написала печатными буквами: «Стэн Фостер позвонить 67134 срочно». Дэйзи в жизни не встречала этого имени. Она подумала, что ошибся кто-то из них: либо звонивший, либо Стелла — Стелла могла не расслышать имя, а мистеру Фостеру могла понадобиться другая миссис Харкер.

— Вы уверены, что это именно то имя? — спросила Дэйзи.

— Он дважды продиктовал его по буквам: «С-Т-Э-Н»…

— Да, да. Спасибо. Я позвоню после того, как переоденусь.

— Как вы так промокли? Неужели дождь шел даже в городе ?

— Да, — ответила Дэйзи. — Дождь шел даже в городе.

Она прошла в спальню и стала снимать с себя одежду, когда телефон зазвонил снова. Мгновение спустя Стелла постучала в дверь.

— Этот мистер Фостер снова звонит. Я сказала, что вы дома. Правильно?

— Да. Я поговорю с ним отсюда.

Накинув на плечи халат, она села на кровать и подняла трубку телефона:

— Миссис Харкер слушает.

— Дэйзи, привет.

Даже если бы Дэйзи и не узнала этот голос, она бы все равно догадалась, кто ей звонит. Никто, кроме отца, не называл ее так.

— Дэйзи, дочка, ты слушаешь?

— Да, папа.

Снова услышав его голос, она не испытала в первое мгновение ни радости, ни боли, только удивление и чувство облегчения оттого, что он жив. Она не получала от него писем почти целый год, хотя сама писала ему несколько раз; их последний разговор состоялся три года назад, когда он позвонил из Чикаго, чтобы поздравить ее с днем рождения. Он был сильно пьян и дату ее дня рождения перепутал.

— Как ты, папа?

— Отлично. Когда хорошо, когда не очень, но в основном все нормально.

— Ты в городе?

— Да. Приехал вчера вечером.

— Почему же не позвонил?

— Я звонил. Разве она тебе не сказала?

— Кто?

— Твоя мать. Я попросил позвать тебя, но тебя не было. Она узнала мой голос и сразу повесила трубку. Бац, и все!

Дэйзи вспомнила, что она вернулась после прогулки с собакой домой и застала мать сидящей у телефона, взгляд ее был мрачен, глаза налились свинцом.

— Кто-то ошибся номером, — сказала миссис Филдинг. — Пьяница какой-нибудь.

И в полном противоречии с тем, как звучал ее голос: нежно и сладко, словно сочась медом, — на каменном лице матери так и остался след чего-то мерзкого, что никак не вписывалось в общую благостную картину.