Наталия Швец - Мой друг работает в милиции

Силы вдруг оставляют ее. Галя теперь словно отупелая. Вдруг будто опустело у нее все внутри. И такая вялость… Сейчас вот заснет, и все…

Заснет, и все…

А перед глазами почему-то только одно: вот мать в больнице, гладит худыми желтыми пальцами ее руку и шепчет:

— Как одна-то, доченька? Как жить будешь?

И снова видит Галя сухие синеватые губы, невесомые, словно насквозь прозрачные пальцы…

— Как одна-то, доченька? Как жить будешь?..

— Говорит дежурный по городу. Запишите, лейтенант. В приемном покое Педиатрического института… Записали? Приемный покой Педиатрического института. Так вот — там доктор Калинкина предупреждена, что в любую минуту к ней может поступить ребенок Медведев с отравлением термопсисом. Как только найдете ребенка, — немедленно везите в Педиатрический институт. Там все наготове. И профессора Карасика сразу доставьте туда же… Ясно?

Лейтенант сидел за столом, прижав кулак к подбородку. Он всегда, когда думал, прижимал кулак к подбородку.

Честно говоря, не совсем ясно: что еще предпринять?

Срочно связаться с начальником ЦАБа? (Наверно, у дежурной сотрудницы есть его домашний телефон.) Пусть начальник ЦАБа немедленно вызовет в адресное бюро нескольких людей? (А как? Есть ли у них телефоны? И как они ночью доберутся до ЦАБа?)

Впрочем, все равно поздно.

Лейтенант посмотрел на часы — уже скоро утро. А утром ребенку, конечно, дадут лекарство…

Пока свяжутся с начальником ЦАБа, да пока сотрудники доберутся до бюро… Да и сколько адресов они проглядят за два, три часа? Нет, этот путь безнадежен…

А что еще? Узнать, кто выписал рецепт? Достать список детских врачей Ленинграда? И обзвонить всех: кто выписал «алтейку» Медведеву? Нет, утопия. Врачей — сотни. Да и где сейчас возьмешь их телефоны? Нет, ерунда!

Галя сидит усталая, безучастная, словно оцепеневшая. Так бывает во сне. Видишь все, хочешь вмешаться, а даже пальцем не пошевельнуть…

Хмуро следит Галя за лейтенантом. Что он сидит? И кулаком трет подбородок. Глупейшая привычка!

А время-то идет! Надо же что-то делать. Что?

И вдруг ей словно стукнуло в голову — радио! Немедленно! Передать по радио:

«Внимание, внимание! Чрезвычайное сообщение! Вчера вечером в аптеке на Васильевском острове ребенку Медведеву неправильно приготовили лекарство. Принимать его нельзя! Ни в коем случае! Внимание, внимание!»

Галя аж встрепенулась. Вон он — выход! Настоящий, безошибочный! Если даже семья Медведевых не слушает радио, все равно кто-нибудь из знакомых или родственников передаст им.

Да, радио!

Вероятно, она сказала это громко, потому что лейтенант вдруг повернулся к ней, покачал головой.

— Я уже думал об этом, — сказал он. — Транслировать начинают в шесть утра. Чтобы передать такое «чрезвычайное сообщение», нужно особое разрешение. Раньше, чем в восемь — девять утра, не удастся. Впрочем, — лейтенант махнул рукой, — до восьми редко кто и слушает радио. Тем более — когда в комнате больной ребенок. А где гарантия, что в восемь ему уже не дадут лекарство? — Он встал и заходил по комнате. — Нет, мы должны разыскать Медведева в пять — шесть, ну, максимум — в семь часов.

— А если… Не получится?.. — прошептала Галя.

— Тогда используем и радио. Как крайнее средство. Самое крайнее. А лучше бы — без него. Представляете? После такого радиосообщения весь город всполошится…

Лейтенант Анатолий Стеринский вообще полагал, что хороший милицейский работник должен как можно меньше тревожить посторонних. Происшествия в городе — каждый день. И каждый день можно давать объявления в газеты и по радио:

«Граждан, знающих что-либо об ограблении квартиры на Литейном, дом шестнадцать, просят зайти в управление милиции…»

«С Гагаринского переулка угнана машина «волга», черного цвета. Имеющих какие-либо сведения… просят сообщить…»

Анатолий Стеринский и так был нынче недоволен собой. Столько людей втянул в это ЧП! Стольким нарушил сон, выгнал под ливень!

Никто не отказался. Но злоупотреблять этим нельзя. Нет, нельзя.

Однако что же делать?

А время-то идет. Идет время. Осталось до утра всего часа четыре…

Лейтенант позвонил начальнику своего райотдела милиции.

— Эх, и не хочется будить! Хотя бы одну ночь дать человеку отоспаться досыта, — сказал он Гале, слушая зовущие гудки в трубке.

Впрочем, взяли трубку быстро, словно звонка ждали и словно вовсе не четвертый час ночи.

Начальник отдела слушал не перебивая.

— Да, историйка, — сказал он, и лейтенант мог бы поручиться, что сейчас начальник, сидя в темноте на постели, в раздумье потирает ладонью щеку.

— Да, историйка, — повторил начальник. — Я подумаю. А вы держите меня в курсе…

И опять ходит, ходит, ходит лейтенант. Времени — в обрез. Надо срочно что-то придумать… Срочно…

А мысль, словно заблудившийся в лабиринте путник, тычется все в те же глухие тупички: ЦАБ… дворники… постовые… поликлиники… Нет, все уже испробовано. И отброшено. Не то. Не то…

Какая обида! В век техники, когда столько умнейших, тончайших приборов к услугам милиции… А вот тут ни одного не применишь. И приходится — логикой, одной лишь логикой…

Ходит лейтенант, ходит, упер кулак в подбородок…

И опять бьется мысль в том же проклятом лабиринте. А если? Все же — поликлиники? Узнать домашние телефоны главврачей? Или заведующих? Так… А они-то, уж конечно, знают, где их вахтеры, где ключи от входных дверей. Войти в поликлиники. А там — адреса больных детей Медведевых…

— О, это идея! — громко радуется начальник отдела. И уже шепотом (вспомнил, наверно, что жена спит): — Молодец!

— Но как раздобыть телефоны главврачей? — хмурится Стеринский. — Не знаем ни их фамилий, ни адресов…

— Минутку, — перебивает начальник и кладет трубку.

— Я позвонил домой заведующему горздравом, — сказал начальник отдела. — А у него, к счастью, был домашний телефон заведующего василеостровским райздравом. Поднял с кровати и того. И вот у меня теперь четыре домашних телефона. Это главврачи всех четырех детских поликлиник нашего района. Понятно? Немедленно разбудите их, пошлите за ними машины. Отвезите в поликлиники…

«Да, — думает Галя. — Это дельно. Если… если ребенок живет на Васильевском… А если нет?..»

— Ох, и всыплют мне завтра за перерасход горючего! — хмуро шутит шофер.

Его «раковая шейка» — синяя, опоясанная красной полосой машина — нынче всю ночь мечется по городу.

Сейчас он отвез одного главврача, едет за другим. Крюки приходится делать изрядные: мост Лейтенанта Шмидта и Дворцовый мост все еще разведены. Машина вынуждена колесить через Петроградскую.