Наталия Швец - Мой друг работает в милиции

Практиканты, напряженно следившие за выражением лица Куприянова, были недовольны собою: должно быть, у них отсутствует необходимая для их профессии наблюдательность. За все время обыска им не удалось обнаружить на лице преступника никаких признаков особого волнения.

…Обыск подходил к концу. Закончив осмотр серванта и антресолей, Мохов открыл дубовый платяной шкаф. Вещей в шкафу оказалось гораздо меньше, чем предполагал Мохов, и он сразу же увидел коричневую болонью. Какое-то мгновенье он смотрел на плащ, не притрагиваясь к нему, словно боясь, что от его прикосновения вещь мгновенно исчезнет. Наконец осторожно, двумя пальцами, он вынул плащ из шкафа и бережно положил его на обеденный стол. «Если повезет, перчатки окажутся в болонье», — подумал Мохов и сунул руку в маленький, неглубокий карман плаща. Карман был пуст. Не было перчаток и во втором кармане. Он снова подошел к шкафу, осмотрел все вещи и не нашел ничего заслуживающего внимания, но, подняв со дна шкафа какую-то кофту, обнаружил под ней измятую черную шляпу. Осмотрев ее с внутренней стороны, Мохов положил шляпу рядом с болоньей.

Терзая «Огонек», Куприянов продолжал сидеть на диване, наблюдая исподволь за Моховым.

— Где вы держите лекарства? — вдруг спросил Мохов.

— Какие лекарства? — Куприянов отложил в сторону журнал. — Я, слава богу, здоров, обхожусь без лекарств.

— Значит, ни вы, ни ваша жена никогда не пользуетесь никакими лекарствами, даже таблетками от головной боли?

Куприянов с подчеркнутым равнодушием вскинул на Мохова бледно-голубые глаза.

— Жена, возможно, прибегает, а я пока обхожусь.

Действительно, никаких лекарств ни Мохову, ни практикантам обнаружить не удалось.

Когда результаты обыска были оформлены протоколом, Мохов протянул его Куприянову:

— Ознакомьтесь и распишитесь.

Медленно, словно малограмотный, Куприянов читал строчку за строчкой, лицо его оставалось невозмутимо спокойным. Мохов почувствовал, как его захлестывает неприязнь к этому ворюге и убийце. «Интересно, какую рожу он скорчит, когда прочтет в последнем абзаце об изъятии при обыске коричневой болоньи и черной шляпы», — подумал Мохов, наблюдая за Куприяновым. Однако реакция Куприянова оказалась неожиданной: брови его выгнулись дугой, он бросил удивленный взгляд на Мохова, потом молча подписал протокол и потянулся за «Огоньком».

— Оденьтесь и возьмите с собою паспорт, — сказал Мохов. — Необходимо уточнить с вами некоторые вопросы.

— Прошу предъявить ордер на арест, — твердо сказал Куприянов.

— Это не арест. Повторяю, у следственных органов есть необходимость уточнить с вами некоторые вопросы. Поэтому предлагаю вам следовать за мной.

— Буду жаловаться, — сказал Куприянов, и практиканты с удовлетворением отметили, что голос его дрогнул и потерял прежнюю уверенность. — Буду писать прокурору, я законы знаю.

— Я тоже их знаю.

Куприянов стал торопливо натягивать на себя старую рабочую куртку. Дрожащими пальцами он никак не мог застегнуть пуговицы. То, что куртка была совсем старая, бросовая, в которой Куприянов, конечно, никогда на улицу не выходил, дало Мохову повод для вывода: вернуться домой Куприянов не надеется. Значит, он имеет отношение к убийству Кривулиной.

В то время, как Мохов производил обыск, Дробов вновь прослушивал магнитофонную запись разговора с Клофесом. Ему нужно было сейчас услышать только одну фразу. И вот она прозвучала: «К законам я влеченья не имею…» Он выключил магнитофон.

— К законам я влеченья не имею… К законам я влеченья не имею… — повторял Дробов. — Черт возьми, такая знакомая фраза! Где я слышал ее? И как странно она звучит, словно стихотворная строчка: «К законам я влеченья не имею…» И произнес ее Клофес совсем не так, как все остальное. Эту фразу он не произнес, а словно продекламировал. Безобразие! Что случилось с моей памятью?! Нет, нет, надо взять себя в руки! Будем рассуждать. Несомненно, я уже однажды слышал эту фразу. Слышал или читал. Фраза похожа на стихотворную строчку. Очевидно, я где-то прочел ее. Но ведь существуют люди, которые должны знать подобные вещи. Ученые-литературоведы просто обязаны дать ответ на мой вопрос. Надо немедленно ехать в университет, сейчас же, сию минуту!

Представившись секретарю партийного комитета университета, Дробов положил перед ним узенькую полоску бумаги, на которой была написана всего одна строчка: «К законам я влеченья не имею».

— Мне нужно узнать, откуда, из какого произведения эти слова, кто их автор, — сказал Дробов. — Вы можете мне в этом помочь?

— Почти не сомневаюсь, но при одном условии: если эти слова действительно из литературного произведения и были напечатаны в каком-нибудь солидном издании.

— Я уверен, что слова эти были напечатаны. Они мне знакомы, значит я их где-то читал или слышал.

— Ну что ж, зная эрудицию наших филологов, литературоведов, думаю, что они справятся с этой литературной викториной.

— Но мне надо срочно. Я знаю, ученые люди не любят спешить, и это правильно, но в моем случае — обстоятельства исключительные.

— Оставьте свой телефон. В какое время вам звонить?

— Звоните лучше с утра. Оставляю вам два телефона: служебный и домашний.

— Прекрасно. Позвоню вам завтра-послезавтра.

— Спасибо. Лично я придерживаюсь правила — не откладывать на послезавтра то, что можно сделать завтра.

— Вас понял! Все, что возможно, будет сделано…

— Порядок. Все находятся в пятнадцатой комнате, — доложил Кулябко.

— Как расселись? — спросил Дорофеев.

— Куприянов оказался посредине.

— А сколько их? — поинтересовался Дробов.

— Пятеро.

— Одеты?

— Соответственно.

— Надеюсь, по возрасту все подобраны правильно?

— Иван Сергеевич, это же азбука, — обиделся за своих работников Дробов.

— Не сердись, Дробыч. В нашем деле всяко случается. Вывернуть при обыске карманы болоньи — это же азбука, а вот поди же…

— Век Мохову не прощу! — насупился Дробов.

— Век не век, а пристыдить надо. Но сейчас будем думать о другом. Интересно, что скажут опознаватели?

— Немного терпенья, и все узнаем, — сказал Дробов. — Я больше надеюсь на девчушку. В таком возрасте память острая, восприимчивая.

— Ее зовут Надя?

— Надя.

— Надо сделать так, чтобы мое присутствие ее не смутило.

— Постараемся.

…Когда Надя вошла в пятнадцатую комнату, там уже сидели вдоль стены пять человек. Единственный свободный стул находился у самых дверей, и Надя, боясь взглянуть на этих пятерых, села, стараясь побороть свой страх. Она не сомневалась, что один из пяти — убийца. И вот ей, Наде Кузьминой, надо опознать его. Никогда еще ей не было так страшно. Сидеть в пяти шагах от убийцы! Наде казалось, что эти люди не сводят с нее глаз, что они догадываются, как ей страшно.