Наталия Швец - Мой друг работает в милиции

— Садитесь сюда, — приоткрыл дверцу хозяин машины. — А чемодан в багажник. Сережа, открой багажник.

— Есть Сережа открой багажник! Прошу ваш чемоданчик. Сейчас пристроим — и «в дальний путь на долгие года»! Куда теперь? На вокзал?

— Сначала в сберкассу. Не успели выписать командировочные. Придется на свои ехать, потом, конечно, выплатят.

— Далеко едете? — полюбопытствовал хозяин, копа машина тронулась.

— Да нет, поблизости… В Тарту.

— Слыхал. Хороший, говорят, город. Надолго?

— Дней на пять… Товарищ водитель, попрошу в этот переулок, сразу же за углом.

— Есть! Ошвартуемся за углом!

Машина круто завернула в переулок и остановилась. Не расставаясь с портфелем, Луговой степенно вошел в сберкассу.

Ждать пассажира пришлось недолго. Не успел водитель выкурить маленькую трубку-носогрейку, как Луговой уже появился на ступеньках сберкассы.

— Все! — сказал он. — Теперь финиш — вокзал!

— Есть финиш — вокзал!

Машина рванулась с места, выехала на Морскую и понеслась к вокзалу. Редкие прохожие провожали ее осуждающим взглядом — явное превышение дозволенной скорости. На перекрестке Морской и Партизанской водитель, не снижая скорости, наехал на желтый свет. Тотчас же раздался резкий переливчатый свисток.

— А, черт! — водитель нажал на тормоз, машина злобно заскрежетала и остановилась.

Не спеша, точно прогуливаясь, к «Победе» подошли два орудовца — лейтенант и дружинник с красной повязкой на рукаве. Лейтенант козырнул:

— Ваши права?

— Права? — Водитель сунул руку в боковой карман пиджака, потом в задний карман брюк, потом снова в карман пиджака и растерянно развел руками: — Оставил дома, товарищ лейтенант. Переодевался и оставил в старом пиджаке.

— Очень плохо. Машина ваша?

— Хозяина.

Дружинник открыл дверцу «Победы».

— Кому из вас принадлежит машина?

— Ну мне, а что?

— Паспорт у вас с собой?

— Такого закона нет, чтобы советский человек всюду таскал с собой паспорт.

— А у вас, товарищ водитель, паспорт с собой?

— Да, понимаете, все документы оставил в старом костюме.

— Придется проехать в отделение. Подвиньтесь вправо, — приказал лейтенант водителю. Тот, не споря, выполнил приказ, и лейтенант занял его место.

— Товарищи, я здесь человек случайный, — заговорил, тяжело дыша, Луговой. — Попросил подвезти до вокзала, мне в командировку, поезд уходит через полчаса. — Он пригнул голову, чтобы выйти из машины.

— Оставайтесь на месте, гражданин, — жестко сказал дружинник и сел в машину. Луговой оказался посредине между дружинником и смуглым человеком в бледно-голубой спортивной куртке.

— Товарищи… — начал он, но лейтенант уже тронул с места, и «Победа» повернула к центру городка…

Вернувшись на другой день в Ленинград, Новиков и Дробов встретились в Управлении комитета госбезопасности.

— С результатами расследования этого дела в Ленинграде я знаком, — сказал Новиков. — Меня интересует ваша работа во Владигорске.

Слушая сообщение Дробова, Новиков делал какие-то пометки в небольшом карманном блокноте, изредка задавая Дробову вопросы.

— Почему он назвал себя Клофесом? — спросил Новиков. — В этом что-то есть. Назвал бы себя Петровым, Ивановым — их в Советском Союзе миллионы, — ищи ветра в поле! А он вдруг — Клофес!

— Со стыдом признаюсь, долгое время я сам не понимал этого. Помогла, представьте, Летова. Как говорил Козьма Прутков, «и терпентин на что-нибудь полезен».

— Вы посвятили ее в наше дело? — нахмурился Новиков.

— Неужели я дал основания для таких предположений? Просто, говоря о Луговом, Летова упомянула о его выступлениях на концертах самодеятельности. Был у него такой номер: зрители выкрикивали какое-нибудь длинное заковыристое слово, а он мгновенно произносил это слово прочтенным справа налево. Прочтите фамилию Клофес справа налево, и вы поймете, откуда она взялась.

На какую-то долю минуты Новиков задумался. Дробов наблюдал, как выражение сосредоточенности на лице Новикова сменилось сперва недоумением, потом улыбкой.

— Сефолк! Сефолк! — воскликнул он. — И впрямь, этот Луговой помешался на Шекспире. Ну а все-таки почему он ее убил?

— Тут могут быть два варианта. Вариант первый. Луговой боялся, что Кривулина его выдаст. Вариант второй. Встретив случайно Лугового, Кривулина начала его шантажировать, требуя за молчание деньги. Должно быть, ее требования превышали его возможности. Он вынужден был отдать ей бриллиантовое кольцо, она же, очевидно, требовала, так же как и с Куприянова, ежемесячную дань. И тогда он решил избавиться от нее радикально.

— Оба варианта приходили и мне в голову, но оба они уязвимы. Чем могла Кривулина — Рябова угрожать Луговому? Тем, что она выдаст его, сообщит властям, что он власовец? Так?

— Скорее всего.

— Но ведь Луговой мог угрожать Кривулиной тем же самым. Она тоже служила в армии Власова и тоже скрыла этот факт. Выходит, что Луговой боялся Рябову, а Рябова почему-то не боялась ею. Почему?

— Думал над этим и я; к сожалению, не нахожу ответа. Очевидно, ответ будет получен во время допросов. Когда вы думаете начать?

— Медлить оснований нет. «Дружеская беседа» состоится сегодня вечером. Кстати, вы уверены, что Луговой не знает о кольце?

— Что именно?

— То, что его жена признала кольцо своим?

— Ничего не знает. Он ушел на репетицию в тринадцать тридцать и с тех пор с женой не встречался. Когда она вернулась из кино домой, он уже был арестован.

В течение недели Луговой допрашивался дважды. Новиков отдавал должное его сообразительности и хитрости. Луговой улавливал расставленные ему ловушки и довольно ловко обходил их. Он не отрицал своей попытки бежать из городка, сказав, что задумал это давно, чтобы избавиться от жены, которая ему опротивела.

— Почему вы не развелись, как это делают тысячи других людей? — задал вопрос Новиков.

Луговой и на это нашел, казалось бы, убедительный ответ. Разыграв мимическую сцену, изображающую внутреннюю борьбу, колебания, нерешительность, отчаяние, Луговой сообщил приглушенным голосом:

— Она знала компрометирующие меня факты.

— Какие?

Луговой ответил не сразу, последовала новая мимическая сцена. Новиков терпеливо ждал.

— Я иногда допускал пересортицу вин в буфете, — последовал после паузы ответ. — Жена знала об этом, я был у нее в руках, она грозилась…

Это был шаблонный прием уголовника: признаться в малом, чтобы отвести обвинение в большом.

— Кстати, почему вы приняли фамилию жены?