Лоренцо Каркатерра - Гангстер

— Заткнись, дура, — оборвал ее какой-то мужчина. — Посмотри вокруг себя. Неужели ты еще веришь, что бог есть?

— Я не отрекусь от него до смертного часа, — ответила женщина, тщетно пытаясь подняться на ноги и сфокусировать взгляд хоть на чем-нибудь.

— Этот час уже наступил! — выкрикнул мужчина и пробежал мимо нее, рассчитывая все-таки выбраться из ада.

Паолино Вестьери стоял и смотрел, как разрасталась стена огня, окружавшая машинное отделение. Он знал, что им осталось жить считаные минуты. Он смотрел на Франческу — ее лицо было испачкано копотью, из угла рта вытекала струйка слюны, лоб был покрыт каплями пота. Он наклонился и погладил ее по голове, прикоснулся грязными пальцами к мягким щекам и нежно поцеловал ее в губы.

— Ti amo, саrо [2] Я люблю тебя, милая (ит.). , — сказал он женщине, которую любил.

Филомена, повивальная бабка, толстая старуха с изрезанным морщинами лицом, одетая в линялое черное платье, с дырявым платком на голове, подалась всей своей массой вперед и нажала обеими ладонями на живот Франчески. Франческа широко раздвинула ноги, упершись одной ступней в спину старика. Она наклонила голову, так что подбородок прижался к груди, и ждала, когда же прекратится приступ боли, пронзивший ее живот. Царивший вокруг хаос, испуганные крики и рыданья — все это, казалось ей, находилось очень далеко, и дым, раздиравший ей легкие, прилетал из какого-то места, совершенно не затронутого безумием и ужасом. Уже целый час она испытывала схватки, острые, как удары ножа, и от боли отчаянно цеплялась, ломая ногти и раздирая в кровь кожу на ладонях, за щербатые доски настила.

Вдруг она открыла глаза и посмотрела на повитуху.

— Мы успеем? — спросила она.

— Только ангелам это ведомо, — ответила Филомена.

Она растирала ноги Франчески от самого верха до щиколоток, зная по опыту, что сейчас это самая действенная помощь ребенку — до боли крепкое нажатие на одну ногу, затем на другую.

— Чем я могу помочь? — спросил Паолино, стоявший за спиной повитухи.

Филомена повернула голову и несколько мгновений искоса рассматривала Паолино.

— Ты любишь эту женщину? — спросила она.

— Очень, — сказал Паолино, как бы случайно отведя глаза в сторону.

— Тогда стой рядом со мной, смотри в глаза твоей жены и не отвлекайся ни на что. — С этими словами Филомена вновь повернулась к Франческе. — Ну, вот, и подошло время, моя маленькая! — выкрикнула она, пытаясь перекрыть шум. Вокруг клубился дым — такой густой, что еще немного, и по нему можно было бы взлезть к самому люку. — Набери воздуху, сколько сможешь, и тужься изо всех сил. Я сделаю все остальное.

Франческа Конти Вестьери кивнула и в последний раз обвела взглядом окружавшую ее неприглядную картину. Про себя она молча молила Бога, чтобы Он, несмотря на творившийся вокруг ужас, грязь и пожар, дал ее ребенку родиться живым и здоровым. Потом посмотрела мимо повитухи на мужа.

— Пообещай мне одну вещь, — сказала она.

— Какую? — Он перегнулся через Филомену, взял жену за обе руки и крепко сжал ее ладони, покрытые мокрой грязью и сажей, смешанными с кровью, сочившейся из многочисленных царапин. Он смотрел ей. в глаза и сквозь ее боль, сквозь жар, начавшийся у нее, сквозь ее страх и гнев, все же различал жестокую ненависть, которую его жена испытывала к нему.

— Ты устроишь для этого ребенка хорошую жизнь в новой стране, — сказала Франческа. — Дай мне слово.

— Я обещаю, — сказал Паолино.

— Дай мне слово! — визгливо выкрикнула Франческа.

Паолино опустился на колени и почти прикоснулся губами к уху жены.

— Я тебе обещаю, — прошептал он. — Как твой муж и как мужчина.

Франческа кивнула. Ее прекрасные волосы свалялись в сырой колтун, она вся обливалась потом и кровью, ее грудь часто вздымалась.

Паолино отступил в сторону. Дым щипал ноздри, заполнял легкие, до слез разъедал глаза. Он смотрел вокруг, на кучки людей, яростно борющихся друг с другом, чтобы выбраться наружу, под небо, которого они не могли увидеть. Трюм превратился в яму, где гулял огонь, куда хлестала через видимые и невидимые дыры забортная вода, где валялись мертвые и еще живые тела, где крики о помощи и вопли отчаяния сливались в один невнятный гул. Судно накренилось вправо, его усталое от многолетней борьбы со стихией тело было готово сдаться не знающему милосердия океану.

Юношеские ожидания и мечты Паолино Вестьери о простой и счастливой жизни — все это превращалось — нет, уже превратилось! — в копоть и горячие головешки.

Филомена опустилась на колени, упираясь локтями в пол и нащупывая ладонями между ног Франчески новую жизнь, готовую выбраться на свет. Пламя бушевало прямо у нее за спиной, но она не обращала внимания ни на что, кроме того, чего требовало ее призвание.

— Головка показалась! — крикнула Филомена, заглушив шум. На несколько секунд разогнув спину, она с неожиданной силой оторвала большой кусок от подола собственного платья и принялась стирать кровь с внутренней поверхности бедер Франчески, улыбаясь при этом точно так же, как улыбалась сотням рожениц в теплых домах на твердой земле.

Франческа до крови закусила нижнюю губу.

— Долго еще, синьора? — спросила она сквозь зубы.

— Это уже как ты сможешь, — ответила Филомена.

На них сползали по настилу тела погибших в давке и задохнувшихся в дыму. Из-за крена судна и роженице, и повитухе приходилось все сильнее цепляться за мокрые грязные доски.

— Тужься, тужься, деточка, — приговаривала Филомена, — тужься изо всех сил.

Франческа запрокинула голову и закричала так громко, что ее голос гулким эхом разнесся между покрытых испариной ржавых стен трюма. Потом часто-часто задышала. Ее глаза выпучились от боли. Акушерка опять наклонилась между ног Франчески, ее руки мягко, но крепко ухватились за макушку показавшейся головки ребенка. Между ногами роженицы быстро увеличивалась лужа крови. Крови было гораздо больше, чем многоопытной повитухе доводилось видеть при нормальных родах, и старуха знала, что обе жизни удастся сохранить, лишь если Бог проявит к этим людям особое милосердие. В похожем на ад трюме даже время текло совсем не так, как обычно, каждое мгновение растягивалось на целую вечность, каждая секунда вмещала в себя без остатка жизнь, полную тяжких воспоминаний. А огонь метался среди людей, равнодушный к жизни и смерти. Все, каждый человек из тех, кто еще оставался в этом огромном помещении, знали, что означало прикосновение холодной руки незваной гостьи.

В пароход ударила очередная волна, да так, что прогнулась стена совсем рядом с Филоменой и Франческой. От сотрясения их всех, вместе с Паолино, швырнуло вниз по наклонному полу. Их спины лизнули языки пламени, их руки тщетно цеплялись за покатившихся вместе с ними мертвецов. Филомена упала ничком и напоролась головой на торчавшую железку. Сразу хлынула кровь.