Пьер Буало - Современный французский детективный роман

— Нет.

— А кто? Вивьен?

— Да.

— Выходит, двадцать лет спустя Маосье еще настолько любил Нину Лассав, что отомстил за нее?

— Да. Благодарю вас, Аскан. Ваша помощь была для меня бесценна. Собственно, основную часть следствия провели вы и ваши люди.

— Вы преувеличиваете. Что же, предоставлю вас вашему собеседнику.

Маосье пытался понять, о чем речь, но Мегрэ за весь разговор не произнес ни слова, которое можно было бы истолковать, не слыша реплик на другом конце провода.

— Эти двадцать лет вы искали его по Парижу?

— Не то чтобы по-настоящему искал. Так, смотрел на прохожих на улицах. Не знаю почему, но я был убежден, что рано или поздно его встречу. Я действительно пошел обедать к «Фарамону». До Центрального рынка добрался пешком. При виде ресторана я словно вернулся во времена моей молодости, когда обед у «Фарамона» представлялся мне верхом роскоши и был отнюдь не по карману. Я вошел, пообедал. За столиком оказался один. Моя теща не переваривает меня и изводит бесконечными шпильками. Никак не простит мне, что я начинал простым маляром. Вдобавок она выведала, что я родился в Бельвиле [14] Бельвиль — рабочий квартал Парижа. и отца у меня никогда не было.

Через несколько минут в дверь постучал старик Жозеф, рассыльный.

— Один инспектор из Первого округа желает передать вам в собственные руки какой-то сверток.

— Впустите.

Молоденький инспектор трепетал от волнения.

— Я мчался во весь дух, господин комиссар. Мне поручено вам передать…

И он протянул пакет в мятой, явно уже бывшей в употреблении оберточной бумаге. Потом метнул любопытный взгляд на Маосье.

— Я вам больше не нужен?

— Сейчас нет. Благодарю вас.

Когда инспектор вышел, Мегрэ развернул пакет.

— Ваш пистолет?

— Похоже, мой.

— Вот видите, мы добрались бы до истины и без ваших признаний. Из этого пистолета выстрелят оставшимися пулями и сравнят их с теми, что извлекли из груди Вивьена. Вы так боялись попасться с этим пистолетом в кармане, что поспешили от него избавиться и бросили его на пустыре.

Маосье пожал плечами.

— Я действительно дал одному клошару монету в пять франков. Видел я и какую-то толстуху, на вид мертвецки пьяную. Когда я узнал Вивьена, разгружавшего овощи, во мне вспыхнула давняя ярость, и я бросился домой за пистолетом. Потом ждал в темноте. Ждать пришлось очень долго: подъехал второй грузовик, и Вивьен вместе со всеми принялся его разгружать.

— И ваша ненависть не поостыла?

Нет. У меня было такое чувство, словно мне нужно исполнить долг.

Долг перед Ниной?

— Да. К тому же этот человек казался вполне в ладу с самим собой. Разве он не сам решил стать бродягой? Совершенно очевидно, что жизнь клошара вернула ему покой, и мысль об этом подхлестывала мое бешенство.

— Так вы прождали до трех ночи?

— Нет, меньше. До половины третьего. Он направился к тупику Вье-Фур, я пошел за ним по пятам. Толстуха, которую я раньше «приметил на рынке, растянулась на пороге какого-то дома и, казалось, спала, одурманенная вином. Мне не пришло в голову, что она может оказаться опасна. Мэтр Луазо будет в ярости от моих признаний, но мне все равно. Я увидел, как Вивьен вошел в дом. Вслед за ним я поднялся по лестнице, услышал, как закрывается дверь. Около получаса просидел на ступеньке.

— Хотели застать его спящим?

— Нет. Все не мог решиться.

— И что в конце концов вас подтолкнуло?

— Воспоминание о Нине, главное — о родинке у нее на щеке: эта родинка делала ее такой трогательной…

— Он проснулся?

— После первой пули открыл глаза, глянул изумленно. Не знаю, узнал ли он меня.

— Вы ничего ему не сказали?

— Нет. Может быть, я раскаивался, что пошел на такое, но было уже слишком поздно. Я выстрелил еще дважды просто затем, чтобы избавить его от мучений, можете мне поверить.

— Но вы попытались уйти от ответственности.

— Правда. По-моему, я действовал в этом случае чисто машинально. Но и Вивьен тоже не пошел в полицию сообщать, что убил любовницу.

При последних словах лицо его исказилось. Потом он снова пожал плечами.

— Кстати, что сталось с госпожой Вивьен?

— Она живет все в том же доме на улице Коленкура, квартирку снимает поменьше, чем тогда, и занимается шитьем. Похоже, заказчиц у нее хватает.

— У него как будто была дочь?

— Она замужем, мать двоих детей.

— Как вам показалось, они не слишком настрадались?

Мегрэ предпочел промолчать.

— Что со мной будет дальше?

— Вас проводят в камеру. Завтра допросит судебный следователь, вероятно, напишет постановление об аресте. До конца следствия вас, разумеется, поместят в тюрьму Сайте, а потом, до суда, по всей видимости, во Френ.

— Жену я больше не увижу?

— Некоторое время не увидите.

— Когда газеты сообщат о моем аресте?

— Завтра. Кстати, думаю, что репортер и фотограф уже поджидают в коридоре.

Мегрэ все же устал. Он тоже как-то обмяк и чувствовал себя опустошенным. Голос у него осел. Ощущения торжества не было, но все же он испытывал облегчение.

Вместо одного убийцы обнаружилось двое. Разве не было у него смутного предчувствия, что так и будет?

— У меня к вам просьба, в которой вам, несомненно, придется мне отказать. Мне бы хотелось, чтобы жена узнала о случившемся не из газет и тем более не по телефону, от матери или подруги. Сейчас она, наверное, обедает. Я убежден, что мы бы застали ее на вилле.

— Номер вашего телефона?

— Сто двадцать четыре.

— Алло, мадемуазель, соедините меня с Ла-Боль, номер сто двадцать четыре… Да, срочно.

Мегрэ и сам спешил освободиться от всего этого. Три минуты спустя их соединили.

— Вилла «Зонтичные сосны»?

— Да.

— Госпожа Маосье? Говорит Мегрэ. Ваш муж находится у меня в кабинете, он хочет сказать вам несколько слов.

Мегрэ отошел и остановился у окна, попыхивая трубкой.

— Да. Я в уголовной полиции. Ты одна?

— С прислугой.

— Слушай внимательно… Тебя ждет страшный удар.

— Вот как?

— Да. Я сознался. Не мог поступить по-другому.

Вопреки его ожиданиям она не утратила спокойствия.

— И в том, и в другом?

— О чем ты?

— В обоих убийствах?

— Бульвар Рошешуар — там я ни при чем, но Вивьен…

— Я так и чувствовала. Ты увидел его через двадцать лет, и в тебе заговорила прежняя ревность.

— Ты знала?

— Это первое, что пришло мне в голову.

— Почему?

— Потому что я тебя изучила.

— Что ты будешь делать?

— Сперва поживу здесь, как собиралась, если, конечно, не получу вызова в суд. Потом — еще не знаю. Особо пылких чувств между нами никогда не было. Я ведь всегда чувствовала себя заместительницей. Мать, наверно, потребует, чтобы я подала на развод.

— А-а…

— Ты удивлен?

— Нет. Все так. До свидания, Одетта.