Колин Маккалоу - Блудный сын

— Я тоже обладаю кое — каким влиянием, — самодовольно сказал Макинтош. — И для них это проблема. Они — миллионеры, но не удосужились вырастить нужных людей, в то время как мы, Макинтоши, — вырастили, да и денег у нас тоже достаточно.

— Жаль, что Хаг свернули. Парсонсы были рады субсидировать такой важный исследовательский институт, но передача его управления в руки психиатра стала фатальной ошибкой.

— Почему так, Кармайн? — спросил ММ; казалось, даже его знаменитые волосы персикового цвета потускнели.

— Дездемона говорит, что все способные к управлению психиатры занимаются частной практикой. Те же, кто увлечен исследовательской работой, как правило, поддерживают нелепые проекты и подбирают чудных сотрудников, далеких от настоящей исследовательской деятельности. Потому Хаг и свернули. Пусть лучше существует в теперешнем статусе, как часть медицинской школы, чем как институт, полный чудиков.

— Парсонсы сочли меня ответственным за это, поскольку я президент Чабба. А картины? Они так делали назло.

— Нет, здесь я с вами не согласен, — возразил Кар — майн, припоминая ленч с Парсонсами в Нью — Йорке. — Им действительно нравилось любоваться картинами, мистер президент. Особенно Эль Греко, что висел у них в конце зала. Жадность побуждала их держать у себя все полотна — жадность и желание лицезреть их каждый день. Хотя делать назло — тоже в натуре Парсонсов.

— Отсюда и Том Тинкерман. За время его руководства Издательством Чабба не было бы издано ничего интересного, — спокойно добавил ММ. — Я действительно очень рад, что он умер.

Кармайн усмехнулся:

— Его убили вы?

— Я отказываюсь отвечать на ваш выпад, капитан. Вы знаете, что я его не убивал, но… — Обаятельная улыбка осветила лицо ММ. — Какое облегчение! Совет не сможет шантажировать меня во второй раз, потому что среди кандидатов не осталось подобного Тинкерману. Так что вскоре мы выдвинем на эту должность того, кого и хотели с самого начала. Не думаю, что ты его знаешь — Джеффри Чосер Миллстоун.

— Многообещающее имя, — серьезно отметил Кармайн. — Кто он?

— Младший профессор из департамента английского языка — совершенно бесперспективный в образовательном плане, но он и не создан для профессуры. Слишком живой и прагматичный. Идеальная кандидатура для ИЧ — не будет никаких публикаций глубокомысленных и непонятных трактатов об употреблении герундия в современном английском.

— Неплохо! Буду ждать с нетерпением его назначения. А он хорош в плане научных публикаций или по отношению к книге Джима?

— Идеально подходит, — довольно ответил ММ. — И у нас с ним не будет разногласий по поводу применения тех денег, что принесет бестселлер Джима. У главы издательства должны иметься средства на публикацию книг, для издания которых невозможно найти спонсора. ИЧ обеспечивается в достаточной степени, но финансирование уже не то, и сейчас богатые выпускники предпочитают жертвовать деньги на научные исследования или медицину. Дни, когда гуманитарные науки получали щедрые гранты, остались в прошлом.

— Да, и это неизбежно. Жаль, — сказал Кармайн, который был скорее гуманитарием. — Его вторая фамилия Миллстоун? Он из Миллстоунов янки или из тех давних евреев — иммигрантов Миллстоунов?

— Из давних евреев — иммигрантов, спасибо господи. Чосер — под этой фамилией он более известен — утрет нос всему клану Парсонсов.

Кармайн поднялся.

— Мне предстоит иметь дело с высокопоставленными людьми и невольно придется их задеть, сэр. Будьте готовы.

— Делайте что должны. — ММ смотрел на Кармайна с самым доброжелательным выражением лица. — Только выведите Джима из — под удара. Пожалуйста. Я прекрасно осознаю, что он становится главным подозреваемым.

Низко надвинув шляпку тигриного окраса, чтобы ушам было тепло, и согревая руки искусственным мехом полушубка, Делия свернула с шоссе 133 на Хамптон — стрит. Странное соседство для состоятельных людей. Предварительный сбор информации поведал Делии, что Макс и Вэл Танбалл обосновались здесь в 1934‑м, когда Америка только начала приходить в себя после Великой депрессии, и земля тут почти ничего не стоила, а получившие контракт строители были безмерно благодарны. Вероятно, они думали, что Хамптон — стрит станет роскошным районом, но этого не произошло. Люди, любящие роскошь, предпочитали побережье или участки в пять акров подальше отсюда.

Дом Макса Танбалла выглядел впечатляюще. Делия припарковала свой «Форд» на подъездной аллее так, чтобы остальные машины могли ее объехать. Она позвонила в дверь: раздавшиеся первые аккорды Пятой симфонии Бетховена вызвали у нее неприязнь.

Весной, летом и осенью на холме, который венчал дом, получился бы замечательный сад; но тот, кто отбирал для сада растения, казалось, не представлял, что творит со средиземноморской флорой здешняя зима. «Вероятно, некто тоскует по далматскому побережью?» — размышляла Делия.

Дверь открыла крошечная женщина, меньше которой сержант прежде и не встречала. Ростом где — то метр тридцать пять, не больше, облаченная в бесформенное серое рабочее платье. Ее внешность отец Делии назвал бы «неправильной» — строение черепа умственно отсталого человека вкупе с желтоватой, усыпанной веснушками кожей. Однако маленькие темные глазки светились небывалым интеллектом, пристально изучая гостью, которая тоже не отличалась высоким ростом.

— Что вы хотите? — требовательно спросила женщина с ярко выраженным балканским акцентом.

Делия показала свой золотой полицейский значок.

— Я Делия Карстерс, сержант полиции Холломена, и мне необходимо побеседовать с Давиной Танбалл.

— Она больна, никого не принимает.

— Тогда у нее есть десять минут, чтобы поправиться, и она поговорит со мной, — ответила Делия и ловко обошла гномиху. — Я подожду в гостиной. Будьте любезны показать мне дорогу.

После недолгой борьбы гнева со страхом страх все — таки победил, и гномиха проводила Делию в большую, необычно обставленную комнату: разные стулья и кофейные столики, полки с сувенирами и произведениями искусства, стенка с книгами в кожаных обложках с золотым тиснением и огромный ковер, чей узор напоминал полотна Пауля Клее [19] Немецкий и швейцарский художник, график, теоретик искусства, один из крупнейших представителей европейского авангарда. Прожил больше половины жизни в Швейцарии. . По цвету все прекрасно сочеталось, и стулья казались удобными, хотя сделаны они были из современного материала. Дизайнер очень любил Пауля Клее: на стенах висело несколько полотен, которые, как думалось Делии, принадлежали кисти этого художника. Интересный выбор — сделать акцент на мастере постимпрессионизма, мало известном за пределами артистических кругов. В этой Давине Танбалл слоев, должно быть, не меньше, чем в слоеном пирожном.