Камилла Лэкберг - Укрощение

— Они должны были прислушаться! — искренне воскликнула Эрика и под влиянием чувства положила ладонь на руку Нетти.

Та вздрогнула, словно ее обожгли, но не отдернула руку. По ее щекам потекли слезы:

— Я наделала в своей жизни столько глупостей. Я… я… а теперь уже, скорее всего, поздно.

Голос не повиновался ей, слезы покатились у нее из глаз градом, словно открылся кран — писательница заподозрила, что Анетт слишком долго сдерживала плач. И теперь она рыдала — не только над своим пропавшим ребенком, который с большой вероятностью никогда уже не вернется, но и над всеми теми неправильными решениями, которые принимала и которые обеспечили ее дочери совсем не ту жизнь, которую Нетти мечтала ей дать.

— Я так хотела, чтобы у нас была настоящая семья! — плакала она. — Чтобы у нас с Минной появился кто-то, кто заботился бы о нас… Никто никогда о нас не заботился!

Ее тело сотрясалось от рыданий, и Эрика пересела поближе, обняла несчастную женщину и дала ей выплакаться у себя на плече. Она гладила ее по волосам и шептала ей, как поступала с Майей или близнецами, когда их надо было утешить. Про себя она подумала — кто-нибудь когда-нибудь утешал так Нетти? Возможно, и сама она никогда так не утешала Минну. Несчастная цепь разочарований в жизни, которая не сложилась так, как хотелось…

— Хочешь, я покажу тебе фотографии? — спросила вдруг Вальберг, высвобождаясь из объятий гостьи. Она вытерла глаза рукавом кофты и с надеждой посмотрела на Эрику.

— Конечно, хочу! — сразу же согласилась та.

Нетти поднялась и достала несколько фотоальбомов, стоявших на шаткой икеевской этажерке. Первый альбом был посвящен детству Минны. На фотографиях можно было увидеть молодую улыбающуюся Анетт с маленькой девочкой на руках.

— Какая ты тут счастливая! — вырвалось у писательницы.

— Да, прекрасное было время… Лучшее время в моей жизни. Мне было всего семнадцать, когда я ее родила, но я была так счастлива!

Вальберг провела пальцем по одной из фотографий.

— Но — боже мой! — как смешно мы тогда выглядели! — Она рассмеялась, и Фальк не без улыбки согласилась с ней. Мода восьмидесятых смотрелась ужасно, но мода девяностых оказалась ненамного лучше.

Они листали альбом, и годы протекали у них под пальцами. В детстве Минна была очень хорошенькой, но чем старше она становилась, тем более замкнутым делалось ее лицо, а свет в глазах понемногу гас. Эрика увидела, что и Нетти это заметила.

— Мне казалось, что я делаю все, что в моих силах, — тихо проговорила она. — А на самом деле — нет. Мне не следовало…

Ее взгляд задержался на одном из мужчин, фото которого несколько раз встречалось в альбоме. Их вообще было много, отметила про себя Эрика. Мужчины, которые входили в жизнь этой семьи, вызывали очередное разочарование, а потом исчезали.

— Кстати, вот Юхан. Наше последнее совместное лето, — Вальберг указала на другой снимок — летний и беззаботный. Высокий светловолосый мужчина стоял рядом с ней в беседке, обнимая ее одной рукой. Позади них угадывался красный домик с белыми углами, окруженный зеленью. Идиллию нарушало лишь мрачное лицо сидящей рядом Минны, которая недовольно косилась на мать и ее приятеля.

Нетти громко захлопнула альбом:

— Я хочу только одного — чтобы она вернулась домой. Тогда все будет по-другому. Все.

Фальк молчала. Некоторое время обе женщины сидели молча, не зная, что сказать. Однако это молчание не было неприятным — наоборот, в нем были покой и уверенность.

Внезапно зазвонил дверной звонок, и обе женщины вздрогнули. Нетти встала с дивана, чтобы открыть дверь. Эрика же, увидев, кто вошел в холл, вскочила от неожиданности.

— Привет, Патрик! — воскликнула она и глупо улыбнулась.

Паула вошла в кухню полицейского участка — а там, как она и предполагала, сидел Йоста. Увидев ее, он просиял:

— Здравствуй, коллега!

Женщина широко улыбнулась в ответ. Анника тоже безумно обрадовалась ее визиту, выскочила из-за стойки и горячо обняла ее, задав сто вопросов про маленькую чудненькую Лизу.

Флюгаре подошел к Пауле следом за секретарем и обнял ее, хотя и осторожнее, чем Анника, а потом стал разглядывать ее, держа на расстоянии вытянутой руки.

— Ты бледная как полотно, и вид у тебя такой, словно ты не спала несколько недель, — констатировал старый полицейский.

— Спасибо, Йоста, ты умеешь говорить комплименты, — пыталась отшутиться молодая мать, но затем увидела серьезность в его глазах. — Да, у меня были нелегкие месяцы. Быть мамой не всегда так замечательно, — добавила она.

— Да, я слышал, что малышка тебя гоняет и в хвост, и в гриву, так что я надеюсь, что это всего лишь визит вежливости и ты не собираешься утруждать себя работой. — Флюгаре нежно, но настойчиво отвел ее к стулу у окна. — Садись. Кофе.

Он налил чашку и поставил ее перед Паулой на стол, после чего налил кофе и себе и сел напротив.

— Ну, пожалуй, и то и другое, — ответила его коллега, отпивая маленький глоточек. Ей было странно уйти из дома одной, но, с другой стороны, приятно вновь почувствовать себя такой же, как прежде.

У Йосты между бровей пролегла морщинка:

— Да мы вроде справляемся.

— Я знаю. Но Бертиль сказал одну вещь, которая заставила меня кое-что вспомнить. Вернее — почувствовать, что я должна что-то такое вспомнить.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, он рассказал мне о результатах вскрытия Виктории. И мне показалось, что в этой истории с языком есть что-то знакомое. Но я не помню, где я с этим сталкивалась, так что хочу покопаться немного в архиве и попытаться освежить память. Мозг, к сожалению, совсем не работает. Видать, правду говорят — пока кормишь грудью, в голове каша. Я с трудом справляюсь с пультом от телевизора.

— О боже! Знаю, как это бывает, когда на все влияют гормоны. Помню, как Май-Бритт… — мужчина отвернулся и стал смотреть в окно.

Паула понимала, что он думает о ребенке, которого они с женой родили, но потеряли, и он знал, что она знает. Так что она не стала мешать ему — дала посидеть молча, предаваясь воспоминаниям.

— Ты не знаешь, что это может быть? — спросил Флюгаре наконец, снова обернувшись к сидящей рядом собеседнице.

— К сожалению, нет, — вздохнула она. — Было бы куда проще, если бы я по крайней мере знала, с какого конца взяться за дело. Архив-то немаленький!

— Да, рыться в нем без всякого плана — большой труд, — кивнул Йоста.

Женщина поморщилась:

— Знаю. Так что остается только поплевать на руки и взяться за дело.

— Ты уверена, что тебе не лучше находиться дома и отдыхать, заботясь о себе и о Лизе? — спросил ее коллега, по-прежнему встревоженно глядя на нее.

— Хочешь — верь, хочешь — нет, но я здесь отдыхаю лучше, чем дома. И так приятно раз в жизни выбраться из пижамных штанов. Спасибо за кофе!