Виктор Пронин - Смерть в своей постели

— Ты когда-нибудь видел таких убийц? — звенящим голосом спросила Света. — Отвечай! Немедленно! Ты видел когда-нибудь таких убийц?!

— Честно говоря, никогда, — искренне сказал Пафнутьев. — Думаю, что больше и не увижу.

— Увидишь, если сам захочешь!

— Как не захотеть, — пробормотал Пафнутьев слова беспомощные, но правдивые.

— Ты не уйдешь, нет? Не уйдешь? — Теперь в вопросах Светы был уже не страх, в ее голосе были другие чувства, более естественные для таких положений, когда в темной комнате наедине остаются мужчина и женщина.

— Павел Николаевич! — вдруг раздался из-за двери обеспокоенный голос Худолея. — Ты живой, Паша?

— Местами, — ответил Пафнутьев негромко, но Худолей его услышал.

— Нужна помощь?

— Пока держусь.

Сознавал и понимал Пафнутьев, что с каждой минутой этой сумасшедшей ночи в комнате, залитой лунным светом, в доме, где совершено уже два убийства, и кто знает, не произойдет ли еще чего-нибудь кошмарного, от него, сурового и неподкупного, циничного и насмешливого, потребуется нечеловеческая выдержка, сила воли, а то и суровая самоотверженность.

— Хочешь выпить? — спросила Света шепотом.

— Хочу.

— Виски?

— Больше ничего нет?

— Шампанское.

— Годится.

Светясь в лунном сумеречном свете, Света пробежала в угол комнаты, через несколько секунд там раздался громкий хлопок, и вот она уже здесь, рядом, стоит перед Пафнутьевым, и в руках ее два больших — Господи — два больших бокала, доверху наполненных пенящимся шампанским.

Пафнутьев выпил до дна, взахлеб, не останавливаясь, последние капли уже стекали у него по подбородку.

— Хочешь, скажу одну вещь? — спросила Света.

— Хочу.

— Никому не скажешь?

— Никому.

— Клянись.

— Клянусь.

— Клянись всем, что видишь вокруг! — потребовала Света.

— А что я вижу вокруг?

— Меня видишь, луну, землю, небо. И себя тоже видишь.

— Клянусь собой, тобой, луной, землей и небом, что никому, никогда, ни при каких обстоятельствах не скажу того, что сейчас услышу от тебя.

Напрасно, ох, напрасно куражился Пафнутьев, расцвечивая клятву и внося в нее слова, которых Света от него и не требовала, на которых не настаивала.

— Так годится, — сказала она.

И приблизившись к самому пафнутьевскому уху, чуть слышно, даже не шепотом, а шевелением губ произнесла три слова, три коротеньких, маленьких, почти несуществующих словечка.

И Пафнутьев с горечью вдруг осознал, что сиреневые заросли мгновенно отшатнулись от него, исчезли лунные зайчики в мятой траве, и сумасшедший сиреневый запах юности тоже испарился.

— Это точно? — спросил Пафнутьев, отстраняясь.

— Конечно… Об этом и спрашивать не надо.

— Как же все получилось?

— Случайно… Мы странно встретились и странно разошлись.

— Еще кто-нибудь в доме знает?

— Нет.

— А как ты объясняешь то, что произошло?

— Понятия не имею. Дичь какая-то. Просто не могу найти никаких объяснений.

— Вот почему ты бежала в комнатных шлепанцах по весенним лужам, — медленно проговорил Пафнутьев.

— А ты бы не побежал?

— Конечно, побежал бы…

Пафнутьев чуть шевельнулся, почти незаметно, почти неуловимо, но Света сразу все поняла.

— Уходишь?

— Надо.

— Ты не забудешь меня?

— Не понял?

— Не забывай меня, ладно? — в глазах Светы стояли слезы. — Просто помни и все. И больше ничего. Есть, дескать, такая.

— Светка, ты круглая дура! — невольно вырвалось у Пафнутьева. — Ты не представляешь, что говоришь! Забыть тебя — это все равно, что забыть собственное имя. Понимаешь?

— Точно, да? Я тебе понравилась?

— Света. — Пафнутьев помолчал, подбирая слова. — Жизнь без тебя будет… Это будет просто стон. Незатихающий, никому не слышимый, никем не замечаемый горестный стон.

Света припала к Пафнутьеву и некоторое время стояла без движения. Ее глаза сияли от счастья, и, казалось, она сейчас такое скажет, такое выдаст, что…

— Представляешь… Иду по улице, ничего себе такого не думаю, и вдруг ты навстречу! Здорово, правда!

— Хорошо бы, — мечтательно произнес Пафнутьев, а сам тем временем прислушивался к звукам за дверью — они явно предназначались для него. Худолей шумно хлопал дверью, зачем-то топал. — Пора, — сказал Пафнутьев. — Меня зовут.

Странное существо все-таки была Света — едва услышав последние слова Пафнутьева, она снова бросилась со слезами ему на грудь, будто все происходило на вокзале, в аэропорту, будто он уезжал или улетал если не навсегда, то надолго, и путь его ждал опасный, и неизвестно, выживет ли, вернется ли…

— Господи, Света, — растерялся Пафнутьев, — я еще не умираю, еще поживу немного…

— Будешь меня помнить, да?

— Я тебя никогда не забуду. Клянусь.

— Ну, что тут у вас? — распахивая дверь, произнес Пафнутьев нарочито громко и властно.

— Труп, — ответил Худолей, скорбно потупив глаза.

Произошло следующее. Неугомонный Худолей, измаявшись от бессонницы, отправился к строителям побеседовать, языки почесать и, между прочим, попытаться вызнать что-нибудь такое, чего никогда человек не скажет большому начальнику, который записывает в протокол каждое слово.

Спустившись в подвал, Худолей постучал в дверь. Ему никто не ответил. Он постучал сильнее. Ответом опять была тишина. И тишина эта не понравилась многоопытному эксперту, что-то в ней было неживое, тянуло от этой тишины чем-то нехорошим. Подобные вещи Худолей всегда ощущал остро и безошибочно.

Толкнув дверь, он убедился, что она не заперта. Пошарил рукой по стенам, нащупал выключатель, включил свет. Он вспыхнул непривычно ярко после полной темноты — комната была пуста. Обе кровати оказались застеленными, было такое впечатление, что на них в эту ночь никто не ложился.

— Ни фига себе! — присвистнул Худолей, чтобы хоть что-то произнести, чтобы звуками голоса нарушить эту мертвенную тишину.

Комната была достаточно просторной, метров двадцать пять. Кроме кроватей здесь были свалены всевозможные дрели, электрические рубанки, на отдельном столике закреплены мощные тиски, в углу стояли лопаты, ломы, трубы.

Мягкими, крадущимися шагами Худолей обошел комнату, все осмотрел, кое-что даже ощупал, постоял перед маленьким окном, врезанным в стену у самого потолка. Приподнявшись на цыпочки, потянул на себя раму. Окно оказалось незапертым. В общем-то, в этом не было ничего необычного — вполне возможно, строители оставляли окно на ночь открытым. Было уже тепло, и весенний воздух способствует сну здоровому и целебному.