Виктор Пронин - Смерть в своей постели

— Это заметно.

— Жаль, что мне не удалось уберечь Объячева… Но он был обречен.

— У него плохо шли дела?

— Он просто вынужден был поступать так, как никогда не поступал.

— Как же он начал вести себя?

— Он стал кидать людей. А им это не понравилось. И вот результат.

— Но он убит в собственном доме, в своей постели, кем-то из тех, с которыми мы сегодня обедали…

— Не знаю, может быть.

— До сих пор вы были более откровенны, — заметил Пафнутьев.

— Ничуть. Ни до сих пор, ни сейчас я вам ничего не сказала об убийстве, о том, кто это мог сделать, кто этого сделать не мог ни при каких обстоятельствах. И не намерена говорить об этом впредь. Извините, конечно. Я живу здесь, под этой крышей… И ни в кого камень не брошу.

— Вас не смущает, что с вами за одним столом сидит убийца, а может быть, и не один?

— Нисколько. Все мы убийцы, Павел Николаевич, все время от времени принимаем решения, которые убивают других людей. Кого насмерть, кого наполовину, кого калекой оставляем за спиной. Нравственным калекой, умственным, физическим. И потом, Павел Николаевич… Надеюсь, вы меня поймете… Какая разница, за столом ли убийца, в сарае обитает или где-то в городе, в роскошном офисе… Когда Объячев начал кидать людей, он сделался уязвимым. И я сразу почувствовала — заскользил вниз, в преисподнюю.

— Как сейчас Маргарита?

— Примерно. Она может еще зацепиться за какую-нибудь ветку, упереться в какой-нибудь камешек, вдруг кто-то руку протянет и вытащит из пропасти небытия или хотя бы приостановит скольжение… Муж убит, денег нет, вокруг враги, кредиторы ненасытные… Что ее держит здесь?

— Инстинкт самосохранения. — Пафнутьев озадаченно посмотрел на Вохмянину — обронила она неосторожное словечко, все-таки обронила. Немножко оплошала.

— Разве что, — она повела округлыми плечами, бросила взгляд на бутылку, в которой еще оставалось виски, но удержалась, не налила.

— Почему вы думаете, что у нее нет денег? — спросил Пафнутьев. — Разве Объячев разорен?

— Пока у него дом, он не разорен. В законченном виде это сооружение стоит не меньше миллиона долларов. А миллион — это те деньги, с которыми всегда можно начать новое дело.

— В случае, если ваше жутковатое предсказание сбудется и с Маргаритой действительно что-то произойдет… Кому достанется дом со всеми прилегающими постройками?

— У Объячева где-то есть сын от первого брака… Вроде, мальчик вырос шустрым, в папу… Как-то он был здесь. Походил по этажам, поусмехался в усы и уехал.

— Сегодня за столом во время обеда, прекрасного, должен сказать, обеда…

— Спасибо, — кивнула Вохмянина. — Но это были пельмени, казенные пельмени, между прочим.

— Так вот, за столом собралось человек пять-шесть, не помню…

— Что-то около этого.

— Вас не смущает, что половина из них может оказаться убийцами? Другими словами, половина из них наверняка убийцы, правда, пока не разоблаченные.

— Я уже ответила на этот вопрос. Накрывая на стол, я считала, что все они убийцы. Скажите, Павел Николаевич… Вот в вашей деятельности, непростой, суровой и так далее… Было какое-нибудь решение, ваше решение, которое привело к смерти человека?

— Знаете, как-то не задумывался…

— А если задуматься?

— Допускаю такую возможность… Когда я выхожу на след преступления, среди участников начинаются разборки.

— Это уже подробности, — усмехнулась Вохмянина.

И в этот момент в кармане Пафнутьева тонко запищал сотовый телефон. Он некоторое время колебался, стоит ли откликаться и рвать нить разговора, или все-таки ответить…

— Кто-то вас ищет, — подсказала Вохмянина, и Пафнутьев вынул телефон из кармана.

— Слушаю, — сказал он.

— Шаланда в эфире! — услышал он радостный голос.

— Судя по тону — у тебя победа?

— Да! — орал в трубку Шаланда. — Победа, Паша, полная и бесповоротная.

— Поздравляю!

— Вулых задержан. В трехстах километрах от города. И при нем миллион долларов.

— Не понял? — осел Пафнутьев на своем стуле.

— Повторяю для тугоухих, у Вулыха, в его спортивной сумке обнаружен наличными, в пачках, стодолларовыми купюрами… Миллион. Как это тебе, Паша, нравится?

— Поделишься? — усмехнулся Пафнутьев.

— Не получится, Паша! Там десяток свидетелей! И все поставили свои подписи. Во, дурье, а? Ну, ладно, Вулых уже у меня. Захочешь поговорить, приезжай.

— Приеду, — сказал Пафнутьев, и едва отключился от связи, как телефон запищал снова. На этот раз его разыскивал анатом. Пафнутьев сразу представил толстые очки с зеленоватыми стеклами, красные шелушащиеся руки, скорбный взгляд человека, который всегда сообщает людям что-то чрезвычайно печальное.

— Павел Николаевич? Очень рад. Простите, отвлеку вас на одну минуту.

— Хоть на час! — заорал Пафнутьев, чтобы хоть как-то перебить впечатление от этого мертвенного голоса.

— Я по поводу трупа Объячева…

— С ним опять что-то случилось?

— Да, как это не прискорбно. Дело в том, Павел Николаевич, что он был обречен и без насильственных действий по отношению к нему в бытность живым человеком.

— Как-как? — Пафнутьев не понял причудливых слов эксперта и вынужден был переспросить.

— В бытность живым человеком, — повторил эксперт. — Так вот… Он облучен.

— Это как?

— Получил сильную дозу радиации, несовместимую с дальнейшей жизнью.

— Как же это все понимать?

— Сие есть тайна великая, — ответил эксперт печально. — И непостижимая. С вашего позволения.

— У вас есть официальное заключение?

— Да. И я готов представить его в любой удобный для вас момент. Хоть сегодня, хоть завтра, хоть послезавтра. И в любой из последующих дней. У меня такое впечатление, что наш клиент чувствовал себя плохо последнее время.

— Значит, ему просто помогли?

— Сие есть…

— Да, знаю, тайна великая и непостижимая.

— Полностью с вами согласен.

Пафнутьев продолжал разговор уже без надежды узнать что-то новое, но задавал вопросы, выслушивал ответы, чтобы привыкнуть к новости, которая опять, уже в который раз, переворачивала все его версии и догадки. И чувствовал Пафнутьев, понимал, да что там, наверняка знал, будут, будут еще загадки, будут тайны великие и непостижимые.

— Большое спасибо, — произнес, наконец, Пафнутьев в трубку. — Вы меня просветили и наставили на путь истинный. Чрезвычайно вам благодарен. Я скоро приеду. До встречи.

Худолей выслушал Пафнутьева с видом совершенно невозмутимым и даже загадочным. Собственно, загадочность и была в его невозмутимости. Пафнутьев рассказывал о задержании Вулыха с миллионом долларов, о звонках Шаланды, восторженных и горделивых, о том, что Объячев, оказывается, был просто обречен, и травить его, протыкать спицами и расстреливать не было никакой надобности — просто вдруг одновременно многие почувствовали, что терпение их на исходе. Худолей кивал, но в кивках его была какая-то снисходительность. Дескать, если, Паша, тебе больше не о чем рассказать, то я готов выслушать и эти твои побасенки, давай, валяй, рассказывай.