Елена Арсеньева - Клад вечных странников

Мария Васильевна осеклась и испуганно уставилась на ведущую. Было нарочно оговорено, чтобы она не касалась содержания знаменитого письма, потому что это самое содержание очень огорчило журналистку. Вместо того чтобы описывать героические военные будни и грозить смертью немецким оккупантам, Василий Дворецкий повествовал о своей встрече со старым соседом, очевидно, репрессированным, искупавшим вину в штрафбате и умершим в госпитале. Вообще в этом письме было море всякой чепухи, совершенно неинтересной рядовому телезрителю. Но сам факт, конечно, замечательный: письмо из военного прошлого!.. Вот на этом и следует акцентировать внимание.

– Продолжайте, Мария Васильевна, – ласковым тоном промолвила журналистка, сделав страшные глаза.

Мария Васильевна нервно сглотнула, стиснула в кулаке спицы и снова заговорила, не тотчас поймав разбежавшиеся мысли:

– Я, к сожалению, ни разу не видела отца, я родилась в сорок втором году, через девять месяцев после того, как он ушел на фронт…

Она резко покраснела, сообразив, что открыла зрителям, сколько ей лет. Уже почти пятьдесят, а дочка еще маленькая, ей всего одиннадцать, значит, родила поздно, значит, в девках долго сидела, значит, никому не была нужна! На самом-то деле она вышла замуж в восемнадцать лет, едва окончив школу, другое дело, что все эти годы не могла родить и долго лечилась от бесплодия, пока совершенно не потеряла надежду. И вдруг – раз! – забеременела. Но не будешь же объяснять это всем и каждому, особенно в телекамеру!

Мария Васильевна невероятным усилием воли отогнала растерянность и снова заговорила:

– Ну вот, я, значит, отца не видела, и мой брат Владимир, который живет в Петербурге, тоже его почти не помнил, он ведь всего на два года старше меня, но мама очень любила папу, всю жизнь его ждала и бережно хранила все его письма, беспрестанно их перечитывая. Однако после инсульта у нее резко испортилось зрение. Она почти перестала видеть. Тогда мама зашила все папины письма в подушку, вот в такую думочку…

Мария Васильевна взяла с дивана и показала подушечку. Она была маленькая, примерно двадцать на двадцать, в полотняной наволочке, расшитой полевыми цветами.

– Мама ее сама вышила, – сказала Мария Васильевна, с нежностью поглаживая вышивку. – Она была великая рукодельница и всему научила свою внучку.

Некрасивая девочка застеснялась и сгорбилась, потому что жутко волновалась, когда на нее обращали внимание. Однако, к счастью, никто не оглянулся.

– Но вот видите, ромашка не закончена? Мама заболела и больше не смогла вышивать. В этой подушке лежат старые отцовы письма. Сюда же мы положим и это письмо. Вчера мы с Катей сходили на кладбище и прочитали его над маминой могилкой. А сегодня спрячем…

Она раскрыла заранее подпоротый чехол подушки, свернула трубочкой заветное письмо и осторожно засунула его внутрь, к ломко шуршащей старой бумаге.

«Черт, надо было дать ей иголку, чтоб зашивала подушку в кадре!» – подумал телеоператор, но тотчас утешил себя тем, что все и так хорошо получилось. Трогательно!

В самом деле, все получилось очень хорошо и трогательно. Сюжет показали сначала в «Новостях», потом в праздничной передаче 9 Мая, потом еще несколько раз повторяли.

Мария Васильевна грелась в лучах славы и даже несколько помолодела, потому что оказалась необычайно телегеничной и чудненько выглядела на экране. Ее муж какое-то время дулся, потому что его из сюжета беспощадно вырезали. Ну а Кате все эти телевизионные забавы доставили немало страданий.

– Фу, Старостина, и квартира же у вас! – воскликнула, чуть завидев ее, одноклассница Лариса Карамзина, которую возили в школу на «Мерседесе» и с охранником. – На потолке трещины, обои старые… Как можно жить в таком сарае, не понимаю!

– Ха! Они что, не нашли в нашем городе никого получше, чтоб по телевизору показать? – спросила Оксана Мальцева, самая красивая девочка в классе. – Представляю, сколько народу сразу выключили свои ящики, как только увидели эту лягушку!

– Ох, Старостына, видэла я тэбя вчэра по тэлэвизору… – с обворожительным акцентом сказала учительница физкультуры, красивая латышка Зоя Ефимовна. – Это жэ надо – так скрючытся на стулэ! Можно подумат, у тэба сколиоз.

– Ах, Старостина, кажется, я зря поставила тебе пятерку в четверти! – округлила глаза преподавательница домоводства Лидия Константиновна. – Как же ты могла так наплевательски отнестись к памяти бабушки и не докончить ее вышивку?!

Наверное, полмесяца длились издевательства разного рода и прекратились только благодаря каникулам. Катя уехала в лагерь и постаралась забыть обо всем. Она вообще очень хорошо умела забывать неприятности и со временем прочно вытеснила из памяти не только телепередачу и подначки одноклассников, но и то знаменитое письмо, из-за которого на нее обрушились все эти гадости.

– Внимание! – крикнула от окна Маришка, и до Ирины донесся свист.

– Ой матушка-засту… – начала баба Ксеня, но Ирина уже прижала руки к ушам и нагнула голову, как велел Петр. Краем глаза успела увидеть, что рядом на диво слаженно скрючились баба Ксеня и Маришка. Ну что ж, кое-чему успели научиться! Все-таки Петр сносит уже восьмую сосну, а привычка беречься приходит к человеку, наверное, быстрее всех других.

В окно понесло воздушной волной, потом сдавленно громыхнуло. Кровь на миг прильнула к вискам, глазам, но тотчас и отхлынула, хотя, когда Ирина перестала жмуриться и разогнулась, все вокруг некоторое время еще колыхалось в кровавом тумане.

«Да ладно, это еще ничего, – подумала она. – А Сергей, Петр и Виталя вообще практически в эпицентре взрыва! Могу себе представить, как они себя чувствуют!»

Маришка осторожно выглянула в окно и доложила:

– Все нормально. Пошли другое дерево ладить.

«Ладили», насколько знала Ирина, следующим образом. У очередной сваленной сосны Сергей и Виталий проворно обрубали самые разлапистые ветви, потом прицепляли ее к бамперу джипа, Сергей вскакивал за руль и оттаскивал дерево поглубже в лес или на окраину болота. Тем временем Петр привязывал к следующему дереву две гранаты на разной высоте – одну выше, другую чуть пониже. Когда Маришка спросила, почему привязывать надо именно так, а не иначе, Петр объяснил, что дерево переломится в ту сторону, где нижняя граната. Это тоже были «маленькие хитрости большого пожара», как выразился Сергей.

Петр работал точно: деревья ложились комлями к лесу, вершинами к деревне, чтобы не приходилось их лишний раз ворочать, привязывая к джипу. Когда Сергей возвращался, Петр посылал их с Виталей в укрытие (эту роль с успехом исполняла небольшая, но глубокая канавка, очень кстати случившаяся неподалеку от «полигона» и совершенно сухая по причине затянувшегося бездождия), затем вставлял в гранаты чеки с привязанными к ним веревочками и осторожно отходил в укрытие сам. Раздавалось три свистка – сигнал опасности, а через полминуты – очередной взрыв.