Лилия Беляева - Убийца-юморист

- Ну, умерли, - согласился с непонятным раздражением. - Все умрем. Что дальше? Нет, я с ними не был знаком. Что дальше? Михайлова знал. Фигура. На похоронах не был - находился в Китае. Хотите из пальца какой-нибудь скандал высосать? Я вас не оскорбляю! Я знаю, что говорю! Я вижу, как газетчики желтизной всех мажут без разбора!

С этим человеком неприятно было находиться в одной комнате. Таких повидала уже довольно. Как правило, это бывшие парт и всякие иные шишки, которых в прежние времена держал в узде страх потерять партбилет, а с ним и выгодное место. Теперь такого страха нет, и вовсю прет из их кишечника, даже сквозь ноздри, зрачки, это самое дерьмо спеси и вседозволенности. Своим хамством они словно бы подзуживают: "А нукося, укуси! А нукося зацепи меня хоть как! Не выйдет! Теперь свобода! Захочу - по морде дам!"

... Мимо меня по коридору пронеслась пожилая тетя, та, что таскала тарелки в конференц-зал. на этот раз она с какой-то капризно-злой энергией кричала на седого человека с тростью:

- Сколько раз я буду вам все объяснять?! Эту бумагу вы должны были подготовить ещё в среду! Имейте совесть! У нас же через неделю юбилей! Надо же суетиться! Какой-то бардак кругом! Сплошной бардак!

Она умчалась. Седой человек как ни в чем не бывало отворил дверь в пустой кабинет, поставил трость в угол, сел за пустой стол.

Я вошла следом.

- Почему вы разрешаете оскорблять себя, кричать на себя? - спросила, стоя перед ним. - Кто она такая? Где она прежде обитала?

- Это Людмила Салтыковская из ЦК ВЛКСМ. Это её стиль - орать и не уважать. Перед Булатовым лебезит, начальник же, а с нами, у кого одна зависимость, - дерзит. Всем, независимо от возраста.

- Ну рявкнул бы кто хоть раз!

- Как-то не получается. Это же какое-то исчадие. Опять присосались... Видите ли, я вообще подозреваю, что и прежние наши властители от мала до велика, и нынешние делались по одному рецепту: наглость, бесстыдство и алчность. Но почему вас так задело хамство Салтычихи? Оно же падало мимо... Оно же призвано выполнять одну важную функцию - создавать видимость кипучей деятельности данной конторы "Рога и копыта".

- Но если вы все понимаете, почему...

- Увы! Повязали! Здесь мне хоть что-то платят. Жена у меня лежит в больнице после тяжелой операции... А на пенсию разве проживешь? Банальная истина... И без того почти ангел: не пью, не курю... А вы откуда? Какой у вас здесь интерес?

- Из газеты. Меня удивляет, как много теперь смертей... Умирают поэты, писатели...

- Тоска, девушка, немыслимой силы тоска! - старик стукнул по столу кулаком. - Как после землетрясения. Обвал. И великий обман. Мы думали поначалу, что вот кончим петь дурацкую песню "Сегодня мы не на параде, мы к коммунизму на пути...", разгоним партноменклатуру и начнется благодать, куда ни глянешь - честные, любезные, чуткие правители, готовые ради нас, народа, хоть на плаху. Не получилось.

- Но разве прежде мало было ничтожеств при почестях? Лизоблюдов? Рвачей?

- Увы, девушка, увы... Тоже хватало... Но тогда жила рядом Великая Надежда - прихлопнем и с чистого листа. Как говаривал мой приятель Пестряков Дмитрий Степанович, "в дерьме мы родились, в дерьме мы умрем"...

Я не поверила своему везению. И не стала торопиться, чтобы случайным словом не дать понять этому беловолосому старику с профилем актера-красавца Ланового, что страшно интересуюсь именно Пестряковым...

- Да-с, - произнес он мрачно. - Был человек и нет человека.

- А что случилось?

- Умер.

- От чего?

- Говорят, от некачественной водки. Очень может быть. Пил. Ну кто нынче не пьет? И возраст не мальчиковый! Семьдесят девять! Войну отбомбил! До самого Берлина! Мне-то полегче было - я генерала возил.

- Вы были на его похоронах?

- Был. Морг, автобус, кладбище и небольшие поминки у него в квартире, где все оказалось перевернуто. Даже пол в нескольких местах разворочен. Сначала дочь думала, что воры побывали. Потом решила, что у отца были приступы белой горячки, ну он и бузил... То же самое и на даче. Перерыто. Ну на даче могли бомжи орудовать. Он и с ними, говорят, пил - не брезговал. Такая вот грустная история, любознательная девушка. Тем более грустная, что Дмитрий Пестряков хорошо начинал. Его повесть "Это было под Вязьмой" гремела в пятидесятых. Его имя то и дело по радио произносили. Такое выпадает на долю не каждому.

- А что ж потом?

- Как говорится, "суп с котом". Остальные его повести послабее были... Романы пробовал писать... Ну, средненькие такие выходили... Слава и заглохла. Но писал, писал. Двоих детей надо было на ноги ставить. Поставил. Сын садится в тюрьму, потом исчезает. Остается дочь. Да и она не остается уходит от отца замуж. Жена умирает. Надергалась с сыном, чего уж тут... Оставаться с ним - верная и скорая смерть.

Он бы, наверное, рассказал мне ещё что-то полезное для меня. Но тут открылась дверь, в комнату не вошла, а словно ворвалась в процессе штурма Людмила Салтыковская, старая тетка с грязно-седыми космочками, в очках, с поджатыми губами.

- Вам звонил Вяткин?

- Нет.

- Как же он не звонил вам, если он говорит, что звонил?! - закричало это странное существо, отряженное историей "вправлять мозги" и тем и этим.

- Я же говорю, мне Вяткин не звонил, - членораздельно повторил старик.

- Но он же сказал?! Он же обещал?!

- Немедленно саблю и коня! - сказала я, обращаясь к ней.

- Какую саблю и коня? - опешила она.

- Ну чтоб сразу в бой! Там и орите, там это уместно! - посоветовала я. - А здесь хватит. Уши болят от вашего хамства.

- А вы кто такая?! - она вытянула голову в мою сторону. - Что вы тут делаете? Откуда?!

- Из "службы спасения". Укрощаю психопатов и психопаток. А теперь не мешайте. Мне надо договорить.

Вот тебе и раз: Салтычиха замерла и тихо вышла за дверь и даже не отлаялась...

- Потрясен! - воскликнул старик с профилем Ланового в роли князя Андрея Болконского. - Так легко обуздать стихию!

- Когда вы в последний раз видели Дмитрия Степановича живым?

От неожиданности и стремительности моего скачка на новую тему старик немного растерялся, но довольно скоро ответил на вопрос:

- Да на кладбище, когда хоронили Михайлова.

- Давайте познакомимся. Меня зовут Татьяна Игнатьева, вот моя визитка. А вас?

- А меня Константин Константинович Ермолаев.

- Пестряков дружил с Михайловым?

Константин Константинович посмотрел на меня долгим и словно бы придирчивым взглядом, пожал плечами, улыбнулся улыбкой проигравшего:

- Какая может быть дружба между барином и нищим? Вельможей в орденах и Поприщиным? Видимость дружбы - это да, но - не более...

- И все-таки Пестраков пришел на похороны Михайлова.

- Очень может быть потому, что когда-то вместе начинали писать. Михайлов в тех же пятидесятых выпустил повесть "Последняя пуля" и был расхвален не просто критикой, но партийной. Получил лауреата в первый раз.