Лилия Беляева - В дерьме брода нет

Гайдар "делу партии", получая за то блага и привилегии! Да ведь "великий" С. Бурбулис, ныне, как говорят, играющий в теннис исключительно с миллиардером Брынцаловым, марксизм-ленинизм преподавал в Свердловске! А В. Степашин - историю КПСС! Да таких тьмы и тьмы! Ну умные-преумные! "Прозрели" и признали вдруг, что "марксизм-ленинизм", от которого кормились, устарел и вообще бяка. И не возопили, эдакие правдолюбцы, когда замельтешило словечко "коммуняка" как самое что ни на есть срамное, скопом предающее миллионы простых-рядовых коммунистов анафеме, в том числе и тех, кто перед штыковой писал: "Прошу меня принять в члены...", кого власти бросали то на "подъем села", то "на подъем целины".

И ведь вроде бы совсем недавно партиерархи травили известного философа-публициста Георгия Ивановича Куницына. За что? За то, что он с конца шестидесятых действительно прозрел раз и навсегда и, не оценив "оказанного доверия" и положенных ему по чину немалых благ и привилегий, пробовал взывать с подвернувшихся трибун: "Вглядитесь в нынешних партноменклатурщиков! Никакие они в подавляющем большинстве не коммунисты-ленинцы, а лицемеры и карьеристы! Люди! Будьте бдительны! Они доведут страну до края!"

И мы с ним, встречаясь, говорили о том же - близится катастрофа, не может долго существовать общество, где "верхи" хапают привилегии, пестуют показуху, посредственность, готовую услужить начальству, и терроризируют честных, неподкупных. Ему я рассказала про свою командировку в Коми ССР, где столкнулась с фактами, казавшимися тогда просто вопиющими: в общагах по двадцать пять лет ютится в страшной тесноте воспеваемый с трибун рабочий класс вместе с отцами-дедами - ветеранами Великой Отечественной, а в это время местное чиновничество внаглую переселяет своих родичей из одного хорошего дома в ещё лучший. И как же мы с Георгием Ивановичем радовались, что моя статья в "Правде" пресекла сие злодейство! Оказалось - радовалась преждевременно. Недавно по ТВ показали тот же Сыктывкар, бараки, набитые семьями рабочих под завязку, и новые дома, где расселились новые, размноженные чиновники...

Однажды, в начале восьмидесятых, звонит мне Георгий Иванович и говорит встревоженно:

- Лиля! Помогите! Меня опять пробуют сжить со света. О том, что несколько раз пытались из партии, вам известно. Теперь моих слушателей из Подмосковья забрали в местное КГБ с кассетами моих лекций. Кассеты отняли, ребят выпустили, но я же за них отвечаю! Я вам сейчас дам один телефон. Позвоните, спросите, долго ли это все будет продолжаться. Этот телефон на Лубянку...

И вот я вхожу в кабинет и вопрошаю у человека в штатском, который встал мне навстречу из-за казенного стола:

- Скажите, пожалуйста, как же так может быть! Преследуют Куницына! А он за советскую власть на фронте сражался! Он раненый! И разве он неправду говорит в своих лекциях? Разве у нас мало фальшивых коммунистов, всяких рвачей и карьеристов?!

Помню, в ответ на мою "полоумную" тираду человек тонко улыбнулся и сказал:

- Но у нас претензий к Георгию Ивановичу нет.

- А тогда у кого есть?

Человек повторил, пожав плечами:

- У нас - нет.

Куницын и обрадовался моему сообщению, и разгневался:

- Значит, это партиерархи продолжают меня травить! Моя правда им глаза режет! Опять пробуют в дугу согнуть! Не дамся!

- У кого хоть я была-то? - спросила я Георгия Ивановича после посещения кабинета на Лубянке.

- У генерала... такого-то.

Свят! Свят! Свят! Но - после моего хождения от Куницына поотстали.

А ведь я девушке Оле, что пришла ко мне за интервью, рассказала и про Георгия Ивановича, чтоб "романтизм" для неё перестал быть уж слишком ругательным словечком. Правда, таких "несогнутых", как Куницын, было немного, а такие, как товарищ Сталь, правили бал. И я рассказала Оле ещё одну историю, приключившуюся со мной в самом начале журналистской карьеры, аж в 1958 году. Послал меня редактор "Вологодского комсомольца" писать материал о трудовом воспитании в школе. Конечно, можно было поговорить "на тему" с директорами-завучами. Но хотелось правды и только правды. Переоделась в школьную форму, просидела с неделю в десятом классе как новенькая. И написала статью на два подвала. О том, что трудовое воспитание в данном виде, в данной школе - одна фикция. И уехала в командировку, в Москву, положив рукопись в свой стол, под замок. В Москве искала и находила вологодских жителей, которые делали революцию, участвовали в войнах, а ныне вышли из сталинских лагерей как полностью безвинно пострадавшие. Вернулась в редакцию с грузом фактов, фотографий, переживаний. И вдруг вижу: ящик моего стола взломан, статьи о школе - нет. А так как мне и в голову не пришло, что это кто-то из моих газетных дружочков расстарался и донес славу о моей ненапечатанной статье аж до обкома партии, - я замерла в растерянности и только. Но явился редактор, по имени Энгельс, мужчина здоровый, решительный, многознающий, сказал:

- Идем. Нас вызывает секретарь обкома Сталь. Твое дело - сидеть, слушать. Если попробуешь подать голос - наступлю на твою ногу вот этим ботинком.

А нога у него была будь здоров, а ботинок на толстой подошве - с бульдозер.

Вот там, в кабинете товарища Сталя, я и услыхала впервые слова, которые годились разве что для пародии, но с помощью которых лепили свои высокие карьеры даже самые умственно убогие партократы:

- Вы понимаете, на чью мельницу льете воду своей статьей? Чьим интересам служите? Буржуазии! Кто вам дал право заниматься клеветническими измышлениями? На нашу советскую школу? Идите и думайте. Мы ещё не потеряли надежду, что ваше талантливое перо будет служить интересам пролетариата! Иначе...

На улице редактор меня похвалил:

- Молодец! Им возражать нельзя - трибунал.

- А как же двадцатый съезд?

- А как же Вологодчину заставляют кукурузу сеять?!

Потом товарища Сталя уберут с верхов за какие-то вовсе нехорошие дела.

Но система-то не рухнула! По сей день жива-живехонька! Только с большей бесцеремонностью ползут вверх, к благам, прикрываясь пышной фразой, всё те же, самые скользкие, самые алчные. По мусоропроводу, сквозь вонь и слизь, исправно целуя зад впередлезущего. А верная им идеологическая обслуга верещит в СМИ об их несуществующих доблестях в пику тем, "кого на этот час приказано валить".

Да простит меня Господь, но чего врать-то, господа, насчет того, что чету Горбачевых не любил народ за то, что они очень любили друг друга! И что ныне, мол, все раскаиваются! Неправда это! Не любили Р.М. за то, что она появлялась среди обнищавшего, оголодавшего населения в дорогих шубах-платьях-драгоценностях, за то, что возжелала построить на голом камне Форосский дворец.

И я заключила для девушки Оли:

Читать дальше