Камилла Лэкберг - Укрощение

— Кто знает? — Ковальская пожала плечами. — Из мести? Потому что ей так захотелось и она получала от этого удовольствие? Я никогда не понимала, что происходило у нее на душе. Она была как инопланетянка, устроенная не так, как все мы.

— Когда ты заметила, что с ней что-то не так?

— Рано, почти с самого начала. Мамы всегда чувствуют, когда с их детьми что-то не так. И все же я не…

Она отвернулась, но Эрика успела увидеть боль в ее взгляде.

— Но почему?.. — Писательница даже не знала, как сформулировать то, что хотела сказать. Задавать вопросы было нелегко, но понять ответы на них при всех обстоятельствах было еще труднее.

— Мы поступали неправильно. Я знаю. Но мы просто не знали, как себя вести. А Владек был родом из другого мира с другими привычками и представлениями. — Заключенная умоляюще посмотрела на Эрику. — Он был добрым человеком, но столкнулся с тем, с чем не мог справиться. А я ничего не делала, чтобы помешать ему. Все становилось все хуже и хуже, наше незнание и страх брали верх над доводами разума, и я могу сказать, что под конец я просто ненавидела ее. Я ненавидела собственного ребенка.

Лайла всхлипнула.

— Что ты почувствовала, когда поняла, что она жива? — осторожно спросила Фальк.

— Я оплакивала ее, когда узнала, что она погибла. Верь мне, это правда. Хотя я скорее оплакивала ту дочь, которой у меня никогда не было.

Ковальская взглянула в глаза Эрике, сделала глубокий вдох и продолжила:

— Но моя скорбь стала еще больше, когда я поняла, что она жива и убила мою мать. Единственное, о чем я могла молиться, — чтобы она не отняла у меня еще и Петера.

— Ты знаешь, где она?

Лайла энергично покачала головой:

— Нет. Для меня она — всего лишь злая тень, которая крадется где-то там, снаружи.

Но тут ее глаза сузились.

— А ты знаешь? — спросила она посетительницу.

— Я не знаю, но у меня есть кое-какие подозрения. — Эрика разложила открытки на столе оборотной стороной вверх. — Вот, смотри. Все открытки отправлены между тем местом, где пропала одна из девушек, и Фьельбакой. Я обнаружила это, поскольку нанесла все точки на карту.

Ковальская посмотрела на открытки и кивнула:

— Хорошо, но что все это означает?

Писательница поняла, что начала не с того конца.

— Так вот, полиция недавно выяснила, что в тот день, когда девушки были похищены, в той местности, где они пропали, проходили соревнования по конному спорту, — стала рассказывать она. — Поскольку Виктория пропала по дороге домой из конюшни Марты и Юнаса, они с самого начала фигурировали в материалах следствия. Когда оказалось, что соревнования — общий знаменатель, да я еще обратила внимание на почтовые штампы, у меня возник вопрос…

— Какой? — едва дыша, произнесла Лайла.

— Обязательно расскажу, но прежде я хочу услышать, что же произошло в тот день, когда был убит Владек.

Поначалу в комнате повисла долгая пауза. А потом заключенная начала свой рассказ.

Фьельбака, 1975 год

Это был самый обычный день — такой же, как все остальные, мрачный и исполненный безнадежности. Перед этим Лайла провела очередную бессонную ночь, когда минуты медленно и вязко тянулись одна за другой.

Девочка провела ночь в подвале. Грусть Ковальской из-за необходимости запирать ее там улеглась. Все мысли о том, что надо защищать ее, что это долг матери — защищать своего ребенка, сменились облегчением от того, что не надо каждую секунду бояться. Тот, кого Лайла должна защитить, — это Петер.

О своих собственных ранах она уже давно не печалилась. С ней Девочка пусть делает что хочет. Но мрачное торжество в ее глазах, когда ей удавалось причинить кому-то боль, пугало — его невозможно было не замечать. Несколько раз в припадке ярости она наносила травмы Петеру. Он не понимал, как защититься от нее, и один раз она вывихнула ему руку. Кричащий, напуганный, мальчик прижимал руку к телу, и мать вынуждена была поехать с ним в больницу. А на следующее утро она обнаружила под его кроватью ножи.

Именно после этого Владек перешел все границы. Внезапно в подвале появилась цепь. Лайла не слышала, как он работал там, внизу, не заметила, что он нашел способ для них спать по ночам и находить покой днем. Он сказал, что это единственное решение. Недостаточно запирать Девочку в ее комнате — к тому же она должна понять, что поступает плохо. Они не умели справляться с ее приступами ярости, эти всплески невозможно было предугадать, и чем больше и сильнее она становилась, тем страшнее были нанесенные ею травмы. И, хотя Ковальская прекрасно понимала, что это безумие, у нее не хватило сил возражать.

Поначалу Девочка протестовала. Она кричала, билась и царапала отцу лицо, когда он стоически нес ее в подвал и заковывал в наручники. Промыв раны и залепив их пластырем, Владек говорил потом своим клиентам, что его поцарапала кошка. Никому и в голову не пришло усомниться в его словах.

В конце концов Девочка смирилась и перестала упираться. Безжизненно вися у Ковальского на руках, она давала посадить себя на цепь. Если они запирали ее надолго, то ставили ей воду и еду, как животному. Пока она получала удовольствие от чужой боли, крови и криков, им приходилось усмирять ее, как дикого зверя. Когда она находилась не в подвале и не в своей комнате, кто-то из них приглядывал за ней — обычно это был Владек. Несмотря на юный возраст, Девочка уже была сильной и быстрой, и он не полагался на Лайлу. А та и сама боялась, что не справится с ней, так что чаще глава семьи присматривал за Девочкой, пока Лайла занималась Петером.

Но в то утро все пошло наперекосяк. Ковальский тоже мучился по ночам бессонницей. Как раз было полнолуние, и он час за часом лежал без сна, глядя в потолок. Когда они с женой в конце концов поднялись, он был сердит и рассеян от усталости. Кроме того, в доме закончилось молоко, а поскольку Петер отказывался есть на завтрак что-то иное, кроме каши на молоке, мать усадила его в машину и уехала в «Консум», чтобы купить продуктов.

Полчаса спустя они вернулись. Держа на руках Петера, Лайла поспешила к дому. Он проголодался и слишком долго ждал завтрака.

Едва войдя в холл, она почувствовала, что что-то случилось. В доме стояла странная тишина. Окликнув Владека, женщина не получила ответа. Она посадила Петера на пол и поднесла палец к губам, чтобы показать, что он должен молчать. Он посмотрел на нее встревоженно, но повиновался.

Осторожным шагом Ковальская вошла в кухню. Там было пусто, а на столе стояли остатки завтрака. Пустая чашка Владека и пустая чашка Девочки.

И тут она услышала из гостиной голос. Высокий монотонный девичий голос быстро что-то бормотал. Лайла попыталась разобрать слова. Лошади, львы, огонь — это были рассказы о цирке, которыми завораживал их Владек.