Андрей Баширов - Число зверя

Сергей, как бы почувствовав настроение Марины, вдруг отложил взятый из стопки лист и сказал:

— Впрочем, что я потчую вас какими‑то чтениями вслух. Вы говорили по телефону, что у вас не так много свободного времени, а я уже сижу второй час. Так что свой лимит я исчерпал.

Из уст Григорьева вырвался нескрываемый вздох облегчения. Николаев бросил ехидный взгляд на него и продолжил:

— Я вам, Марина, лучше оставлю рукопись. Она у меня в двух экземплярах. И вы сможете прочитать ее на досуге. Потом расскажете, что о ней думаете. Старославянский перевод у меня не весь, остались кой — какие незначительные куски, которые я никак не могу расшифровать, но, думаю, я скоро с ними разберусь. Да они и не столь важны для моей повести. Правда, здесь еще сырой, первоначальный вариант, требующий доработки и переделки. Пока он больше похож на приложение к статье, объясняющей принцип работы писателя приключенца и поясняющей некоторые мотивы его творчества, но информация содержащаяся тут, особенно во второй части, воистину бесценна, и ее вы нигде больше не сможете найти, — Николаев сложил странички в стопку и протянул Марине.

Она взяла их, перелистала и, положив на столик, сказала:

— Спасибо. Не обещаю, что в ближайшие дни смогу ознакомиться с вашей рукописью, но я обязательно ее прочту и выскажу свои пожелания. Материал действительно интересный и, наконец, объясняющий, за что же выпала такая судьба России. Почему мы никак не можем построить нормальное государство, почему у нас постоянно возникают какие‑то проблемы. Оказывается, все дело в проклятьях боярина Кучки и обманутого итальянского строителя.

— Я принимаю вашу иронию, — рассмеялся Николаев.

— А что заставляет вас взяться за какой‑либо сюжет? Как вы чувствуете, что эта тема может быть интересна и таит какую‑то загадку?

— Трудно объяснить. Это очень похоже на блуждание в забитом нужной и ненужной информацией огромном черном лабиринте. Вы сами загоняете себя туда, а затем пытаетесь выбраться. Вдруг вы чувствуете дуновение ветерка или видите щелочку света и медленно — медленно, наощупь, пробираетесь к выходу. Здесь самое главное не свернуть в какой‑нибудь тупик, отделить то, что тебе нужно сейчас или может понадобиться в твоей работе. Словами трудно объяснить, но это подобно поиску воображаемой черной кошки в темной комнате. Самое удивительное во всем этом, когда, совершенно неожиданно для тебя самого, поиски вдруг увенчиваются успехом.

— Сергей, извини, — подал голос Григорьев, — но я так и не понял, в чем смысл твоей нового опуса? Что хочешь ты им доказать? Что нужно разрушить кремлевскую стену, срыть ее как Бастилию, чтобы уничтожить заклятье?

— Это один, но не из самых умных вариантов. Второй — найти и перезахоронить мастера.

— Ну — ну. Это как Ленина, что ли?

— Причем здесь он? — Пожал плечами Николаев. — Он сам, как Сталин, Иван Грозный и прочие наши правители, кто жил и работал в Кремле, стал жертвой проклятья.

— А как ты представляешь себе поиск этого алхимика, если сам говоришь, что ему не лежится, не сидится, и он постоянно шастает по тайным подземельям и лабиринтам?

— Я думаю надо отдать Кремль историкам. Создать огромный музей истории Москвы или России. А приведение мастера будет выполнять роль постоянно действующего музейного экспоната. Нашим же правителям стоит подыскать для себя более безопасное место или переехать обратно в Питер. Хотя, как я уже говорил, вряд ли они покинут Кремль, надеясь, что высокая кремлевская стена может защитить их при случае от народного гнева.

— Да куда они могут от нас спрятаться, — в своей ехидной манере вставил Константин, — достаточно каждому из наших недовольных нынешней жизнью граждан принести по хворостинке к Кремлю и поджечь эту огромадную кучу дров, которая раза в три будет выше любой самой высокой сторожевой башни, так там только пепел и каменные стены останутся. Ни одно правительство, ни один твой колдун — строитель не уцелеет. И гражданской войны не надо.

— Дай Бог, чтобы до этого не дошло, — сказал Сергей. — Хотя, теоретически, Кремль все равно обречен. Он рано или поздно провалится в преисподнюю, так как, я уже об этом говорил, находится как раз на месте разлома в земной коре. Возможно, он сам сыграл не малую роль в образовании этой трещины. Возможно, планета тоже принимает участие в очищении себя от подобных, заселенных нечистой силой новообразований. Вот такие дела. Кстати, само это место жутко влияет на психику людей, изменяя ее не в лучшую сторону. Жаль, что мы не имеем до сих пор никаких исследований психологов на эту тему. Хотя, говорят, кое‑кто еще при жизни Ленина и Сталина пытался высказаться по этому поводу, даже заявил о психической болезни последних, но быстро исчез.

— Итальянские мастера, черная магия, приведения — все это лишь литературные страшилки и выдумки, — махнул рукой Константин. — Они существуют только в больном воображении некоторых писателей.

— Владимир Ильич тоже так говорил… Хотя, может, ты и прав, но зато без них вам, читателям, было бы довольно скучно жить.

— Ты, случаем, не знаешь такого современного писателя, как Герман Хара? — Спросил Григорьев.

— Нет, — пожал плечами Николаев.

— Дело в том, что у него есть рассказик со схожим сюжетом.

— Тут ничего странного нет — конец века. Даже более того — тысячелетия. В такие периоды особенно часто подобные мистические настроения посещают общество.

— Нечто похожее и он говорит в своем опусе.

— О чем хоть рассказ?

— Как‑нибудь потом расскажу, — отмахнулся Константин. — Ты идешь?

— Да, сейчас, — Сергей положил старинную книгу обратно в сумку и подумал:

“С чего это вдруг Григорьев заинтересовался каким‑то современным писателем? Он ничего просто так не делает. Надо поспрашивать знакомых литераторов об этом Харе.”

— Может, кофе хотите? — Поинтересовалась Марина явно для того, чтобы соблюсти рамки приличия.

— Нет, спасибо. Мы и так отняли у вас уйму времени, — ответил сразу за двоих Константин.

Они вышли из дома Федоровой и Николаев спросил:

— О какой машине у подъезда ты трепался? Я сегодня ее и не брал.

Григорьев ответил ему вопросом на вопрос:

— Может, пройдемся по бульварному?

Николаев пожал плечами:

— Давай.

— Зачем ты начал рассказывать ей историю про Кремль? — Спросил Григорьев.

— Ну, во — первых, она тоже имеет отношение к мистике и тремя шестеркам. А во — вторых, у меня такое предчувствие или подозрение, называй это как хочешь, что это как‑то связано с твоим расследованием.

— Бред. Мое дело никакого отношения к Кремлю не имеет и не может иметь. Я понимаю, что у писателей буйная фантазия, но надо же и меру знать.