Патриция Вентворт - На краю пропасти

Голос Рейфа зовет ее… Рейф тянет ее вверх, ставит на ноги… Его рука крепко обнимает ее…

— Ты можешь идти? Хорошо, если можешь. Ты можешь подняться по лестнице? Я не могу оставить тебя здесь, вода поднимается. Обними меня за шею и попробуй.

Они добрались до лестницы. Поднялись. Рейф поддерживал Лайл, принимая на себя большую часть ее веса. На каждом этапе этого путешествия казалось, что для следующего сил уже не осталось. Но потом они одолевали и его. От кромки воды до стены. От стены по аллее, ярко-зеленой днем, а сейчас темной, окутанной мраком. Вперед и вперед, между статуями и кипарисами итальянского сада. Через террасу и наконец — в дом.

В холле еще горел свет. Казалось, войдя в него, они вернулись домой из другого мира. Лайл очнулась настолько, чтобы ощутить, как сильно она замерзла. А потом появился Уильям, и Рейф объяснил ему, что с ней произошло несчастье и нужно теперь же позвать Лиззи и еще кого-нибудь из горничных.

Все, что происходило дальше, смутно скользило по поверхности ее затуманенного сознания. Заботливые Лиззи и Мэри. Горячая ванна. Какое-то горячее питье. Кровать. Все эти события проскользнули словно череда снов. Это были даже не события, а их неясные образы в ее мозгу. Но затем что-то пробилось сквозь них, прорвало туман оцепенения. Ладонь Рейфа на ее руке. Голос Рейфа:

— Ты в полной безопасности, Лайл. Лиззи останется с тобой. Ты слышишь меня? Ты спасена.

— Да, — шепнула она.

Ощущение покоя и безопасности нахлынуло на нее, как приливная волна. Лайл скользнула в нее, все глубже погружаясь в воды сна.

Рейф Джернингхэм вошел в кабинет и закрыл за собой дверь. До полуночи оставалось всего несколько минут. Он сел за стол Дейла, снял трубку и набрал номер Тэнфилдского аэродрома. Ему ответил знакомый голос:

— Алло?

— Алло, Мак! Рейф Джернингхэм говорит. Мой кузен уже взлетел?

В трубке послышался голос Мака, говорившего с шотландской картавостью:

— Ну, я точно не знаю. Тут произошла небольшая задержка. Джонсон что-то чинил в самолете, и я не знаю, взлетел он уже или нет. Вам он очень нужен?

— Да. Слушай, Мак, если он еще не улетел, найди его. Здесь случилось несчастье, скажи ему об этом, хорошо? Попроси его подойти и поговорить со мной.

— Надеюсь, ничего серьезного.

— Все очень серьезно, — ответил Рейф.

Он услышал удаляющиеся шаги Мака, неестественно гулкие в тишине пустого помещения. Потом все звуки стихли. Рейф ждал, пока зазвучат другие шаги — шаги Дейла, спешащего к телефону, чтобы услышать весть о смерти Лайл. Но в трубке царила тишина.

Наконец он услышал, как Дейл идет — быстро, нетерпеливо. Это была походка человека, который не любит ждать. Потом в трубке раздался его голос:

— Это ты, Рейф? В чем дело?

— Произошло несчастье.

— С кем?

— С Лайл. Я нашел ее.

— Где?

— В одном из провалов позади Шепстоунских скал.

— Мертвую?

— Нет, живую.

На другом конце провода наступило мертвое молчание. Молчание рухнувших надежд, уничтоженных одним лишь словом. Потом, после паузы, голос Дейла:

— Она ранена?

— Нет.

— В сознании?

— В полном сознании.

— Она что-нибудь говорила?

— Да.

Снова повисло молчание. Потом Дейл сказал:

— Понятно. И что дальше?

— Это зависит от тебя.

— В смысле, никакого компромисса не может быть?

— Какой может быть компромисс?

Опять пауза. Потом смех Дейла:

— Какой ты все-таки беспокойный! Почему тебе обязательно надо было вмешаться? Просто из любопытства: мне хотелось бы узнать, как ты ее нашел?

— Следы на песке — уходят двое, а возвращается один.

— Понятно. Странная случайность. Нельзя бороться с собственной судьбой. Она все время была против меня. Ну? Ты собираешься посвятить в это дело Марча?

— Придется. Ведь есть Пелл.

— Ладно, давай. На моем туалетном столике лежит письмо в конверте — ты его, наверно, ищешь. Что ж, это все. Я взлетаю. Через минуту ты меня услышишь. Пока! — В трубке что-то щелкнуло, и воцарилась мертвая тишина.

Рейф тоже повесил трубку и поднялся. Минуту он постоял под люстрой, глядя на портрет над камином. Джайлз Джернингхэм, когда-то лорд — главный судья, ответил ему суровым взглядом.

Наверху, в спальне, хранившей все приметы того, что ее хозяином был Дейл, Рейф нашел письмо. Простой конверт, без адреса и незапечатанный, стоял, прислоненный к зеркалу. Внутри — единственный лист бумаги, на котором почерком Лайл написана пара строчек. Ни начала, ни окончания — всего две строчки букв с сильным наклоном, написанных усталой рукой:

«Не думаю, что могу дальше выносить эту тяжесть. Пожалуйста, простите меня».

Рейф прочел эти слова, и вспышка ужаса ослепила его. Лайл это написала! Когда? Как? В его памяти возникла картина: выйдя из столовой после ленча, они быстро обмениваются несколькими репликами. Дейл и Алисия все еще болтают за столом. А он говорит Лайл в той старой доброй шутливой манере, что теперь осталась в прошлом:

— Что это ты такая усталая, милая? По тебе будто каток проехал.

И Лайл, чуть улыбаясь:

— Так и было. Мы пытались сочинить последнее воззвание к моему старому упрямцу Робсону. Я испортила, наверно, двадцать страниц — и никакого толка. — И вдруг ее рука сжимает его локоть. — Рейф, я забыла: Дейл не хотел чтобы кто-нибудь узнал. Это имеет для него такое громадное значение! Рейф как будто снова услышал свои слова: — Ладно, я тебя не выдам. Он снова взглянул на две неровные строчки. Это, без всякого сомнения, один из тех испорченных листов. Слова предложенные или даже продиктованные Дейлом, слова! — которые стати бы убедительным доказательством самоубийства, когда завтрашний прилив вынес бы на берег бездыханное тело Лайл. Рейф подошел к камину, поднес к листку спичку и смотрел, пока он не превратился в кучку легкого пепла. Потом он открыл высокое французское окно и вышел на балкон. Окна Лайл тоже выходили на него. В ее комнате горел свет. Лиззи ее не оставит. Шторы не были задернуты. На каменные перила от окна ложился слабый отблеск — бледный желтый свет, возможно от затененной свечи. Рейф стоял и смотрел поверх густых крон в сторону моря. Там, среди деревьев, они на нетвердых ногах прокладывали свой нелегкий путь к дому меньше часа назад. Издали, рождаясь в тишине, донесся слабый звук, которого ждал Рейф. Его тело и разум пребывали в таком напряженном внимании, что звук этот он, казалось, скорее почувствовал, чем услышал. Этот момент словно выпал из времени. Все, что когда-либо знал или чувствовал Рейф, застыло, повисло между тем, что уже произошло, и тем, чему еще только предстояло свершиться. И это будущее было ясным, жестоким и неизбежным. Потом этот миг замершего времени кончился, заслоненный реальностью. Настойчивое гудение приближающегося самолета ударило в уши, и внезапно этот звук перешел во все усиливающийся рев. Рейф всегда любил этот звук, эту музыку полета, вызывавшую в нем ответную дрожь восторга. Но теперь она била по каждому нерву. Шум достиг кульминации, и Рейф увидел самолет — не над головой, а левее, черный силуэт на фоне холмов, такой черный, он был бы невидим, если бы не рассекал тьму в легком, стремительном полете. Самолет, описав вдали длинную кривую, в низком полете миновал дом и повернул в сторону моря. Теперь он набирал высоту, все поднимался и поднимался, как черная птица в мерцающем небе, все выше и выше. Жужжание мотора стихало. Птица исчезла. Ее новое, внезапное появление было ужасно. Самолет ворвался в поле зрения и слуха, вертикально пронесся вниз и рухнул в воду. Волны сомкнулись над ним. Силуэт исчез, звук смолк.