Владимир Цмыг - Оборотень

— Ты вправду хотел меня защитить? — девушка, старалась не глядеть на труп. Кроме любви, есть лишь подлинное чувство — это страх смерти…

— Ну конечно! — как ни в чём не бывало улыбнулся он, хотя пришил Жорика совсем по другой причине. Яна с невольным уважением и испугом таращила глаза на Александра. Теперь он не только красивый парень… Она боялась думать об убитом, карманы которого уже успел обшарить Александр.

На столе лежали бумажник, документы и связка ключей с оригинальным брелком в виде рогатого чертика, корчащего рожицы. Но главное, из–за пояса бандита Александр вытащил пистолет Макарова с полной обоймой. С неожиданным волнением и удовольствием ладонью он ощутил рифленую рукоятку. Вот чего ему всегда недоставало! В бумажнике оказалось около тысячи долларов, двести дойч–марок и пять лимонов «зайцев» стотысячными купюрами.

— Жадность фраера губит! — Александр деньги сунул в свой карман. — Думаешь, ему позарез нужны были твои «бабки»? Он хотел тебя запугать до посинения, превратить в зомби.

Девушка дрожащими руками набивала «косяк» — в сутки она их выкуривала три, четыре. Все больше и больше ее удивлял этот хрупкий на вид парень, вдруг ставший незаменимым, чуть ли не хозяином.

После нескольких затяжек она развеселилась. Одна из самых притягательных и приятных свойств марихуаны — недавнее мрачное вдруг становится незначительным, просто смешным. Смеяться можно над чем угодно, достаточно перевести взгляд с предмета на предмет. Буквально все было комичным, даже вот этот труп, завернутый в половики, чтоб поменьше воняло…

К травке ее приучила сорокалетняя подруга в Минске. Марихуана снимала зажатость. Настойчивым, грубым, порою отталкивающим ласкам клиентов она противопоставляла ленивое, текучее состояние, когда секс уже не ассоциировался с несколько тошнотворным, внутренним напряжением. Она уже не твердила в уме: «Кончай! Кончай!». В ее распоряжении теперь была томность. Марихуана лишала секс значительности, превращая его из безрадостной обязанности в комедию.

Александр сел на постель, Она потянулась к нему, он не отстранился, но и не сделал попытки приласкать ее.

— Ты не хочешь?

Александр пожал плечами.

— Ты случаем, не из этих…

— Нет, не голубой, просто в данное время импотент, — рассеянно усмехнулся он. Сказал таким тоном, как будто речь шла о близорукости. Не веря, девушка округлила, глаза, и звонко расхохоталась.

— Когда у мужика есть хоть один палец, он уже не импотент! Кстати, есть такой эликсирчик, сладенький такой, как сироп, в Штатах производят, говорят, прилично стоит. Один из моих клиентов пользовался, дрын его, точно железный…

— После займемся эликсиром, но прежде надо избавиться… — кивнул он головой в сторону убитого.

Неожиданно Яна лязгнула зубами, глаза ее испуганно заблестели. После недавней трехдневной оргии, травки, возлияний с торговцами–южанами у нее начался физиологический откат. Лицо покрылось ледяной испариной. Он укутал ее шерстяным пледом. Александр знал, какая тяжелая и опасная у нее профессия, точно у шахтера. Проститутки обречены быть жертвами, о них никто никогда не заплачет, век их короток. Жить долго и жить весело две разные вещи…

______________________________

1) центровой — лучший в бандгруппе

2) зелень — доллары

3) унесло ветром — сбросили с балкона

4) опрокидывать — врать

5) крученая — хитрая

6) кругосветка — орально–анальный секс.

7) отправить в Сочи — ликвидировать

8) пыхать — курить анашу

9) шифер съехал — сошёл с ума

10) чайка — никчемный человек

11) чайник — череп

12) гопник — отбывавший срок за разбой

Сарай, крытый шифером, утонул в кустах крапивы, крыжовника, смородины. Рычащий пёс скрежетал кольцом цепи по длинной проволоке, натянутой вдоль забора. Через окно они вытащили неимоверно тяжелое тело. Приминая траву, на одеяле потащили к сараю. Ночные звуки приглушены листвой и ветвями. Неподалеку возводился коттедж какого–то «нового» белоруса, строительство не прекращалось даже ночью.

Девушка на стрёме в кустах возле забора. Китайский фонарик укрепив на стене, Шуляк от разного хлама очищал угол сарая. Тут и рама от велика, изгрызенная мышами ивовая корзина, покоробленные старые туфли, изодранные колготки, чайник без носика и многое другое. Застарелый куриный помет аммиаком шибал в ноздри.

Верхний слой — пласт куриного помета и перегоревшего свиного навоза. Потом грунт пошел тяжелее — перепутанные сухие древесные корни, глина, галька. От непривычки на ладонях вспухли белесые волдыри. Яма должна быть достаточно глубока, чтоб никто никогда не догадался, что здесь спрятан мертвяк. Одежду с Жорика он снял, ее придется отдельно уничтожить. Он даже не позарился на прекрасные швейцарские часы «Омега».

Когда он по грудь вгрызся в грунт, Яна принесла термос горячего кофе и бутерброды с сыром. Она принялась отгребать землю от краев ямы. Работали они молча, чувствуя особую важность момента. Смерть, находящаяся рядом, заставляла сосредоточиться на одном.

К четырем часам утра труп был засыпан гашеной известью и землей. Сверху опять лёг хлам и разное старье, что до самой смерти всегда сопровождает человека.

Лицо Яны приняло удовлетворенное выражение. Умение приспосабливаться у женщин в крови, наверное, в этом их источник земного комфорта и тайного раздражения. Наконец, она избавилась от рабской зависимости и страха! Теперь в ее планах, поскорее продать дом вместе с садом, и навсегда отчалить в Минск. Продать неожиданно свалившееся на неё наследство, оставленное умершей тёткой. До неё пока не дошло, наоборот, надо непременно, хотя бы лет пять, пожить рядом с тайной могилой. Смерть больше всего не выносит, когда к ней относятся без почтения. Понять смерти можно лишь изнутри, отсюда она непостижима… Могила — это мистический тайник, единственная твердая точка в зыбучей субстанции жизни. Точка, где обрывается любое стремление, где не найти ответов на мучающие вопросы. Здесь теряет смысл знание, добытое ценой страшных жертв. И уже непонятно, кто в этом мире счастлив и ради чего стоит жить…

Пузыри на ладонях гробокопателя лопнули, но он и вида не подавал, что ему больно. В нем давно уже развился стоицизм: боль, несчастья, лишения он переносил с внешне безразличным видом. Отсюда у него выработалось безразличие по отношению к тому, что воздействует на чувствительность. Острое чувство человечности всегда приносит боль, и от него он избавился навсегда.

«Жизнь человека может начаться и кончиться где попало, поэтому на соблюдение какой–то очередности рассчитывать не приходится…», — все это пришло на ум, когда он бросил последнюю лопату земли на могилу.