Ольга Богуславская - Боль

Беда в том, что все сведения, касающиеся отношений Полины и Герасимова, исходят от самого Герасимова. Других нет. И то, что он захотел или счел нужным рассказать, — это все, чем располагали следствие и суд.

Ведь и на след Герасимова вышли едва ли не случайно. Поговорили со всеми подругами и знакомыми. Долго искали какую-то Ольгу, ходили по домам, по больницам, где она, кажется, недавно лежала… Опросили всех, кого могли, в медучилище. И вдруг всплывает какой-то Володя. Кто такой? Где живет? Чем занимается?

Возвращается из-за границы Полинина подруга. Знаете Володю? Да, есть такой человек. Живет на той же улице, что и Полина, буквально через два дома. Второй этаж, вот этот подъезд. Познакомились, когда она гуляла с собакой.

А ведь, по сути дела, это чистая случайность. И если бы Полина вела себя так, как наказывал ей Герасимов (с его же слов!) — "никому не рассказывай обо мне, я работаю в Торговой палате, за границу езжу, там все строго", — очень может быть, сидел бы он сейчас в гостях у одной из своих торговых подруг, пил чай или ещё какой-нибудь благородный напиток (сам сказал в суде, что дряни не пьет, не из таких) и в ус не дул. Победителей не судят. Судят тех, кто недодумал, не все учел, неправильно рассчитал.

Это он позвонил Полине днем 9 марта. Он вызвал её, и она пошла на встречу.

Зачем?

Мы не знаем и не узнаем.

В качестве версии, "сервированной" все тем же Герасимовым, — ей нужен был торт для какого-то домашнего праздника. Герасимов пообещал помочь. Если я не ошибаюсь, они и в самом деле ездили в "Прагу", купили торт…

А потом?

Пришли к нему домой. Его мать подтвердила: да, пришли, видела.

На этом посторонние свидетельства, даже такие скудные, как показания его матери, заканчиваются уже раз и навсегда. В комнате они были вдвоем.

— Она, — заявил Герасимов, — обидела меня.

И чем же?

На стене в комнате, где они находились, висели фотографии его детей. От двух разных, неузаконенных союзов. И почему-то Полина сказала, что это не его дети. Не может быть, чтобы у него были такие дети. Разве он вообще в состоянии иметь детей? Да они на него и не похожи.

Чувствуете, какое изощренное издевательство? Какой же мужчина может его стерпеть?

И он её ударил. Легонько. Так, что она отлетела к стенке и ударилась головой об радиатор. Появилась кровь, которой так боялся бывший работник морга, спасатель Герасимов.

Она бросилась к двери со словами, что сообщит об ударе в милицию.

И он её остановил.

Слова я выбираю вслепую, на ощупь. Ведь до меня их тщательно отобрал Герасимов. Остановил — и что-то еще. Что-то такое жуткое, из-за чего она попробовала выпрыгнуть в окно. Окно она разбила, но больше ничего сделать уже не смогла.

Когда-то в молодости Герасимов покалечил руку, ему даже дали инвалидность. И он старался разработать эту руку, для чего держал в комнате гантели.

Представляете вы себе, что судьба уже покушалась на эту руку, чтобы он ничего не мог ею делать, — и, значит, судьба хотела эту руку отвести, да не отвела. Он схватил гантелю и ударил Полину по голове.

Пять раз.

Один раз бывает сгоряча. Но пять? Гантеля ведь тяжелая. Стало быть, продолжалось все это не мгновение. У него было время понять, что пора остановиться.

Три дня тело Полины пролежало в комнате.

Мать Герасимова во время убийства находилась в квартире. На следующий день она уехала к родственникам: "Я чувствовала, что произошло что-то нехорошее…" Но она ничего не видела и не слышала! И в комнату, где лежал труп, не заходила. У соседей тоже что-то стряслось со слухом. Или ещё с чем. Нет, они слышали крик — но они привыкли: у них в подъезде часто кричат…

Через три дня Герасимов расчленил труп и вывез части тела в разные районы Москвы и Московской области.

Съемочная группа Московского ТВ находилась в зале суда в день, когда оглашался приговор. Журналисты задавали убийце вопросы. Вы, может быть, слышали, как задушевно он ответил на вопрос, почему расчленил тело убитой им девушки:

— Машины у меня нет, значит, тело нужно было везти на такси. Зачем же я буду подвергать опасности таксиста, постороннего человека? У него же, наверное, есть семья, дети — я же понимаю. Пришлось самому…

Суд приговорил Герасимова к девяти годам лишения свободы. Статья 103 УК РСФСР, вмененная этому спасителю на водах и покровителю таксистов, за убийство без отягчающих обстоятельств предусматривает от 3 до 10 лет лишения свободы.

Отягчающих, по мнению суда, не было. Корыстных целей не имел, тяжких телесных повреждений при жизни не нанес. И расчленил не сразу…

Отец Полины из объяснений судьи понял, что если бы расчленил сразу это была бы особая жестокость. А через три дня — это уже что-то другое, и главное — не из области статьи 102, более суровой. Ну, то есть: когда человек все делает не спеша, всегда получается лучше.

Время от времени в нашей печати возгорается дискуссия о смертной казни: отменить или оставить. Войдем ли мы, отказавшись от нее, в цивилизованное сообщество или будем как Заир и Зимбабве.

Когда такая дискуссия возобновляется, я всегда вспоминаю, что сказал Джордж Оруэлл: "Удивительно, но до этого момента я никогда не осознавал, что значит умертвить здорового, в полном сознании человека. Когда я увидел, как заключенный шагнул в сторону, чтобы не ступить в лужу, я понял тайну, непростительную ошибку прерывания жизни в её расцвете. Этот человек не умирал, он был жив так же, как были живы все мы… Его глаза видели желтый гравий и серые стены, его мозг все ещё помнил, предвидел, размышлял — даже о том, чтобы не ступить в лужу. Он и мы были группой людей, шедших вместе, видевших, слышавших, чувствовавших, понимавших один и тот же мир, а через две минуты что-то внезапно оборвется и одного из нас не станет — одним умом, одним миром станет меньше".

А в самом ли деле люди, совершающие умышленное убийство, и все остальные люди — одна группа людей? Я пока что не получила никаких убедительных доказательств в пользу такого утверждения. Напротив, из года в год вникая в "бытовые" подробности умышленных убийств, я только утвердилась в мысли, что мир делится не на мужчин и женщин, не на гениев и простаков мир делится на тех, кто способен на это и — нет.

Родители убитой Полины Бакуменко, как и тысячи таких же вычеркнутых из жизни живых мертвецов, продолжают ходить на работу, пить и есть, смотреть телевизор. Они продолжают жить в той же квартире. Стол, за которым она сидела, книжка, которую она любила, улицы, по которым ходили вместе, — все остается, как было. И как дышать? И ещё сон. Пытка, которая сводит на нет все слабые дневные усилия забыться.

Не все могут покончить с собой. У большинства нет сил даже на это. Все, что осталось после той жизни, тоже жизнь. Но только это не жизнь. Это просто так называется.