Андрей Константинов - Юность Барона. Обретения

Оно и понятно, учитывая, что Алексеев-младший впервые в своей доселе исключительно интеллигентной жизни повстречал настоящего (!) вора.

Едва Юрка забрал схороненную планшетку и вывернул с нею в родной двор, навстречу ему метнулся встревоженный Зарубин:

— Как ты?! Догнал он тебя?

— Не догнал. Мне там один парень помог.

— Что за парень?

— Потом расскажу. Сейчас домой надо, Олька там одна.

— Слу-ушай! А тут у нас тако-ое! Спорим, нипочем не догадаешься?

— Да говори ты толком. Некогда мне.

— Мы с тобой, оказывается, ничего и не прогуляли. Не было занятий в школе. И завтра не будет. И вообще неизвестно теперь когда.

— Как это?

— Бумага специальная из Ленсовета пришла. Прекратить занятия в школах до особого распоряжения. [6] В дальнейшем, невзирая на суровые блокадные условия, Ленинградский городской комитет партии и городской Совет депутатов трудящихся примут решение о необходимости продолжить обучение детей, и в конце октября — начале ноября 1941 года отдельные школы Ленинграда возобновят свою работу.

— А почему? До особого?

— Не сказали. Но Петька подслушал возле учительской, как физкультурник говорил математичке, что немцы на юге, за Средней Рогаткой, уже вовсю лупят по городу из дальнобойных орудий. Чуть ли не прямой наводкой. Вот якобы из-за этого и отменили занятия.

— Постников соврет — недорого возьмет. Чего ты вообще с этим гадом разговариваешь? Мы же условились?

— Да он сам ко мне подошел, пока я тебя здесь дожидался, — потупился Санька. — Да и как бы мы без него узнали, что уроков не было?

Последнее крыть было нечем: в самом деле, хорош был бы Юрка, кабы вечером взялся живописать бабушке, как прошел очередной учебный день в новой школе.

В этой связи требовалось сочинить другую правдоподобную легенду, объясняющую, где они с Санькой пропадали первую половину дня.

— В общем, так, если мать спросит, где мы с тобой шарились с утра, скажешь, к «Достоевскому» катались.

— Ладно.

— Кстати, ты правильно говорил: надо к дяде Феде еще раз съездить.

Федор Михайлович Копылов, предсказуемо величаемый за глаза «Достоевским», служил начальником ремонтных мастерских при депо Варшавского вокзала. Это был едва ли не единственный знакомый отца по работе, не открестившийся от семейства врага народа и продолжавший, хоть и не столь часто, как раньше, захаживать в гости к Алексеевым-Кашубским.

Когда в середине лета объявили о старте общегородского движения «Пионеры — фронту» и ленинградские школьники начали собирать цветной металлолом, необходимый для изготовления патронов и снарядов, благодаря «Достоевскому» Юрка и Санька скоро выбились в передовики и даже получили одну на двоих почетную грамоту.

А секрет удачливости в данном случае заключался в том, что Федор Михайлович распорядился, чтобы приятелей пропускали на «кладбище паровозов», где он сам лично показал, какие детали могут представлять интерес для оборонной промышленности. И даже снабдил мальчишек необходимым инструментом.

Юрка и Санька быстро полюбили эти свои вылазки в депо. В том числе по причине совмещения полезного с приятным: всякий раз, после нескольких часов напряженного спиливания и откручивания, Федор Михайлович водил мальчишек в шикарную деповскую столовую. С неизменной мотивировкой: «Как полопаете, так и потопаете».

— А еще Постников сказал, — запоздало вспомнив, спохватился Санька, — с завтрашнего дня все ученики шестых и седьмых классов определяются связными при школе и домохозяйствах. Нас с тобой вроде бы к школе приписали, а Петьку…

— И чего эти связные делать должны?

— Ой! А про это я и забыл спросить.

— Эх, ты! Всякие вражеские слухи [7] К сожалению, то были не слухи: тем же вечером, 5 сентября, артобстрел Ленинграда повторился. Несколько снарядов попало в больницу завода «Большевик». Итог: 50 человек ранены, 5 убиты. собираешь, а про главное разузнать не удосужился. Ладно, давай часикам к семи подходи к нам. Бабушка сегодня поздно будет, так что составишь компанию за ужином.

Юрка открыл входную дверь своим ключом и, не разуваясь, направился через гостиную в комнату, которую занимали Ольга с бабушкой. Здесь из-за неплотно прикрытой двери до него донеслось звонкое щебетание сестры:

— Уважаемые радиослушатели! Сейчас по многочисленным заявкам прозвучит песня про овечку в исполнении заслуженной артистки республики Оли Алексеевой.

Юрка тихонечко заглянул — Ольга была в комнате одна.

Подняв крышку фортепиано, она высадила на нее всех своих мишек и зайцев, и теперь, невпопад стуча пальчиком по клавишам, исполняла для них свою любимую песенку:

— А где бабушка?

Ольга вздрогнула всем телом, испуганно обернулась.

— Фу! Напугал! — Малышка покачала головой и погрозила брату указательным пальчиком. — Не стыдно?

— Не-а.

— Очень плохо. Между прочим, у нас концерт, а ты мешаешь.

— Объявляй антракт.

— Зачем?

— Сейчас узнаешь, — таинственно отозвался Юрка и, присев на корточки, стал рыться в школьной планшетке. — Закрой глаза.

Сестра посмотрела на него с недоверием.

— Ага, закрой. А вдруг ты опять с какой-нибудь глупостью?

— Закрой, говорю!

— Хорошо. Только не пугай меня больше. А то я пугаюсь.

— А теперь протяни правую руку, но пока не смотри! — Крепко зажмурившаяся Ольга осторожно вытянула ладошку, и Юра положил в нее давешние утренние печеньки. — А теперь левую! — В левую отправилось заработанное яблоко. — Все, можешь открывать!

Ольга распахнула глазища и…

— Это… это что? Всё мне?!

— Всё. Тебе.

— Юрочка! Миленький! Как же я тебя люблю-прелюблю!

Сестренка бросилась к нему на шею, крепко обхватила, прижавшись всем своим тщедушным тельцем, и клюнула в щеку. Заставив Юрку смущенно покраснеть и одновременно сомлеть от проявления столь непосредственной, исключительно детской искренности…

— Закемарил, Зосипатыч? — неверно истолковал закрытые глаза погрузившегося в воспоминания Барона Борис. — Извиняй, что долго. Забыл, когда в последний раз на настоящем унитазе большую нужду справлял. О, водка-то у нас того? Щас, исправим.

Он достал чекушку и, игнорируя бдительных буфетчиков, не таясь, перелил остатки в пустой графинчик. Бдительные маневр углядели, но вмешиваться не стали. Распознав в банкующем пассажире потенциальные хлопоты из разряда «себе дороже».

— Во! Другое дело. Скока на твоих золотых?

Барон помотал головой, возвращаясь в реальность, и бросил взгляд на запястье:

— Без четверти двенадцать.

— Эге ж! Выходит, мне до Семибратово меньше часу езды осталось?