Григорий Никифорович - Сорвать банк в Аризоне

— Не знаю, — сказал лейтенант, — это не мне решать, но вы не волнуйтесь — зарплату за первую неделю апреля вам выплатят в любом случае.

Конфисковав мои ключи, Санчес продолжил свои объяснения. Итак, сказал он, дверь отдела можно было отпереть только тремя ключами — моим, Сэма С. Льюиса и Джима Робертсона. Сегодня ночью Сэм находился у себя дома со своей семьей. Джим Робертсон, как, должно быть, подтвердит миссис Робертсон — Инка с растерянным видом кивнула — был в отъезде. Остаюсь я. Как все только что убедились, мои ключи были у меня, в целости и сохранности, никто их не украл. Следовательно, заключил лейтенант, полиция и Ф БР вправе считать меня главным подозреваемым.

— Да, — сказал Фаррел, — как вы намерены это опровергнуть?

Стьюарт снова дернул меня за рукав. Было видно, что он недоволен направлением, которое принял разговор.

— В третьих, — решительно сказал он.

Я и сам понимал, что второй раунд проигран и без отчета о том, как и с кемя провел сегодняшнюю ночь, не обойтись. И все же я колебался. Ведь Стьюарт не знал, что мое алиби — это женщина, которая сидела вместе с нами за тем же столом. К тому же, верьте или нет, но мне не хотелось, чтобы у Инкибыли неприятности из-за меня. Однако другого выхода не было, и я, стараясь не смотреть наИнку, сказал по-английски:

— На сегодняшнюю ночь у меня тоже есть алиби. Я был не один.

— Леня, не смей! — негромко сказала Инка по-русски, — Ты что, хочешь меня подставить?

На Чена, Фаррела и Санчеса так подействовало мое заявление, что они не обратили бы внимание на слова Инки, даже если бы и понимали их. Только подвижное лицо Стьюарта выразило заинтересованное удивление.

— С кем вы были? — немедленно спросил Чен.

— С женщиной, — ответил я.

— Слава Богу, что не с мужчиной, — осклабился Фаррел. — Имя?

— Послушайте, — сказал я, — эта женщина замужем. Я не хотел бы называть ее имени. А врать о своей личной жизни я тоже не хочу — я ведь не президент Клинтон. Кстати, а вы, никак, противник сексуальных меньшинств?

Вот этого говорить не следовало. Я-то пытался пошутить и разрядить обстановку, но получилось наоборот — Фаррел рассвирепел. Его лицо покраснело, и он встал у торца стола во весь свой небольшой рост.

— Слушай, ты, Лио, — прошипел он, — если ты хочешь быть умником за мой счет — пожалуйста. Ты не хочешь говорить, с кем ты барахтался в постели сегодня ночью — пожалуйста. Мы идем тебе навстречу, ты это понимаешь? Ведь мы можем и не поверить твоему алиби, что бы ты там ни придумал. Если хочешь получить срок и отсидеть его от звонка до звонка — на здоровье, ты в свободной стране. Но не вздумай делать из нас идиотов. Миссис Робертсон, — обратился он к Инке, - переведите то, что я сказал, этому умнику, и поточнее!

Но миссис Робертсон не оправдала ожиданий агента Фаррела. За семь лет, прожитых в Соединенных Штатах, я всего четыре раза видел — и, конечно, слышал — как человек в полный голос орет надругого. Однажды ранним утром, месяца через три после приезда, когда я еще развозил газеты, я случайно услыхал, как корпулентная дама в ночной рубашке кричит на соседа, разрешившего своей собачке присесть на газон перед ее домом. Два раза это была реакция водителя, машина которого только что попала в аварию по вине другого водителя. И один раз, к моему стыду, кричал я сам, опаздывая на самолет и требуя поскорее оформить билет.

Все эти случаи, однако, ни шлини в какое сравнение со скандалом, который устроила Инка. Она вскочила на ноги и начала орать на меня. Орала она, разумеется, по-русски. Она называла меня болваном, кретином, козлом и, почему-то, пидарасом. Она упрекала меня за то, что я связался с ней, а себя за то, что она связалась со мной. Ее филологическая подготовка позволяла ей без труда применять, и очень искусно, так называемую ненормативную лексику, которая, по моим наблюдениям, уже почти вытеснила в современном русском языке лексику нормативную. Она сетовала на свою семейную жизнь, разбитую теперь по моей вине. Она стучала кулачками по столу и топала ногами. В конце концов, минут через пять непрерывного крика, она в последний раз обозвала меня подонком, схватила свою белую сумочку, стоящую на столе, выбежала из комнаты и хлопнула дверью.

Даже я, который, как-никак, знал Инку и понимал, что именно она кричала, не ожидал ничего подобного. Что уж говорить о бедных американцах — они, готов поспорить, впервые видели такое бурное проявление чувств не на киноэкране, a наяву, да еще и на непонятном языке. Понимали они только одно — неизвестно почему, миссис Робертсон накинулась на своего соотечественника Лио Голубева, хотя тот ничего плохого ей, вроде бы, не сказал. Поэтому, когда первый шок от выступления Инки прошел, оба агента и лейтенант Санчес отнеслись ко мне с большей симпатией, чем до этого инцидента. Стьюарт же вообще с трудом сдержал смех — он-то понял все моментально.

— Что это было, Лио, — опомнился первым лейтенант Санчес. — Чего хочет от вас эта женщина?

— В том-то и беда, — ответил я, — что она уже ничего от меня не хочет. Она и есть мое алиби.

— Вы имеете в виду, — уточнил агент Чен, — что вы провели сегодняшнюю ночь с миссис Робертсон? Но этого не может быть!

— Почему же, — раздраженно ответил я, — очень даже может быть. Именно это я и имею в виду. Я ведь предупреждал — она замужем, и ей вовсе не хочется, чтобы наши отношения стали кому-либо известны. Если бы вы понимали, что именно она кричала, у вас ни осталось бы никаких сомнений. Я могу попытаться перевести для вас кое-что, но не все — она умеет ругаться по-русски намного лучше, чем я по-английски.

— Вот уж не ожидал, — задумчиво произнес лейтенант Санчес. — Миссис Робертсон такая яркая женщина, а вы, Лио — извините меня, конечно — не очень похожи на страстного любовника.

Я промолчал. Санчес, с его ростом, весом и жгучими черными глазами был, конечно, куда более интересной приманкой для женской половины населения города Тусона — во всяком случае, для женщин из латинос. Я не сомневался, что не одна сеньора добивалась — и добилась — его взаимности, благо нравы испаноязычных жительниц Соединенных Штатов выгодно отличаются от лицемерия их бледнолицых подруг. Впрочем, судя по большому перстню с распятием на левом мизинце лейтенанта Санчеса, он был католиком и, возможно, относился к чужим брачным узам с гораздо большимпочтением, чем я.

— Боб, — сказал Фаррел, оправившись от неожиданности — все-таки тут что-то не то. Допустим, что этот тип состоит в незаконной связи с миссис Робертсон. Допустим, она поняла, что он вот-вот назовет ее и возмутилась. Но откуда мы знаем, что она была с ним именно сегодняшней ночью? Ведь она, в сущности, не сказала ни да, ни нет — до этого просто еще не дошло.