Сергей Бакшеев - Тайная мишень

Когда с Грачева-старшего сняли обвинение — следствие, но не жена! — он недолго прожил в городской квартире. Семья разрушилась. Павел Петрович уехал во Владимирскую область в старый деревенский дом своих родителей. Лена и Толик приезжали туда летом, пока была жива их бабушка. Им нравилось бегать днем на речку с ватагой дачников, активно обустраивавших деревенские выселки, а по вечерам сидеть у костра на высоком берегу, печь картофель и слушать страшилки об оживших мертвецах.

Летом старый дом казался уютным и добрым. Лишь приехав в деревню зимой после того, как отец ушел из семьи, Елена поняла, как это неудобно: печное отопление и туалет во дворе.

Выйдя из СИЗО, отец, казалось, поставил крест на своей дальнейшей жизни. Он не жил, а доживал оставшийся век вместе с обветшавшим домом. Но постепенно хозяйская жилка взяла вверх. Рукастый и рачительный Павел Петрович сделал капитальный ремонт деревенского дома и теперь пользовался удобствами.

Грачев-старший сколотил бригаду, в которую входили русские беженцы из Узбекистана, и стал строить дома дачникам. А лет пять назад окончательно обветшал и закрылся сельский магазин. Павел Петрович договорился с властями, разрушил старое, дышавшее на ладан, здание и построил новый магазинчик, аккурат через дорогу от своего двора. Отец Елены стал его хозяином, а первое время был и единственным продавцом.

Торговля под умелым управлением бывшего предпринимателя шла успешно. Особенно летом, когда население деревни увеличивалось в несколько раз. Павел Петрович больше не стоял за прилавком: в магазине появились продавщицы, работавшие посменно. И вот пару лет назад Елена догадалась, что продавщица Лида, сорокапятилетняя жена спившегося электрика, трудившегося ранее в бригаде отца, переселилась к ее отцу. Елена скрывала этот факт от матери, интуитивно оберегая ее женское самолюбие.

Странно, но за столько лет родители Елены так и не оформили развод. Формально отец изменял законной супруге, но узнать об этом мама не могла. Родители Елены общались исключительно через дочь, а внучку Настю бабушка строго-настрого запрещала возить к деду-«сыноубийце».

Приехав в Бережки, Елена зашла в магазин. За прилавком стояла Лида. Женщины знали друг друга и перекинулись парой слов.

— Привет, Лида! Я к отцу. Как он?

— Вашими молитвами, — совершенно искренне ответила сожительница отца. Она ценила то, что Елена признавала ее статус и ни разу ни в чем не упрекнула. — Павел Петрович крыльцо чинит.

— Я вам крем привезла, Лида. Ночной, для лица. Возьмите.

— Ну что вы! Зачем?

— Берите-берите. Потом мне расскажете. Я же хитрая, на вас испытываю то, чем буду пользоваться через несколько лет, — шутя произнесла Елена. — А мне кураги взвесьте. Она у вас свежее, чем в дорогих супермаркетах.

— Из Узбекистана привозят, — наклонившись, шепнула продавщица.

Обновленный деревенский дом совсем не напоминал старое бабушкино жилище. Здание увеличили, достроив новую кухню и санузел, покрыли металлочерепицей и оббили сайдингом. Войдя во двор, Елена услышала четкие удары молотка — отец менял доски на нижних ступенях деревянного крыльца.

Заметив дочь, он кивком ответил на приветствие, но не прервал работу. Длинный гвоздь под уверенным ударом упруго «гукнул», но чем глубже он входил в дерево, тем тоньше становился его недовольный писк. Вскоре впечатанная в доску шляпка напоминала испуганно притаившийся зрачок. Отец вбил зрачку пару, отложил молоток и сел на новую ступеньку.

Елена примостилась рядом с ним. Их плечи не касались друг друга, а глаза смотрели на оранжевые брызги несобранной облепихи.

— Я все знаю про сауну. И про нашу канистру рядом с ней.

Отец покосился на дочь.

— С буквой «П», — уточнила Елена.

Павел Петрович молчал.

— В сауне сгорели бандиты из измайловской группировки. Те самые, которые обложили данью твой магазин. Кто их поджег, ты или Толик?

Павел Петрович потрогал свежую доску, проверяя, не занозит ли. Елена повернулась к нему. Некогда черные, «грачиные» волосы превратились в седую шапочку, почти не растеряв былой густоты. Обветренное лицо избороздили глубокие морщины, словно прорезанные кончиком ножа. А взгляд Павла Петровича сохранял прежнее грачевское упрямство.

В порыве какой-то детской беспомощности Елена обняла отца, склонив голову на крепкое плечо.

— Пап, пора обо всем рассказать, — произнесла она. — Попробуй.

— В тот день я опоздал, — сказал он и замолчал.

Как это бывало во время следствия, Елена почувствовала, что сейчас прорвется, выплеснется тяжкий ком признания, подталкиваемый изнутри угрызениями совести. Нельзя торопить этот процесс, надо проявлять терпение, выманивая нелегкие слова призрачным облаком надежды.

— Лучше поздно, чем никогда, — мягко произнесла она.

— Я задержался, приехал в магазин поздно. Они там уже побывали.

— Кто?

— Измайловские, Дэн и Тема. Они приезжали раз в месяц под вечер, и я им платил. А в тот день я как идиот торговался с поставщиком паршивых видаков. И опоздал. Дэн с Темой наехали на Толика. — Павел Петрович сжал мозолистой ладонью руку дочери. — Прости, Лен, я не так вас воспитывал.

— Нет, папа, я благодарна тебе.

— Не так, совершенно не так! И поплатился за это.

— Ты не виноват. Все в прошлом.

— Бандиты приехали и потребовали у Толика денег. За «крышу». А он… Я не посвящал его в изнанку бизнеса. Я же вдалбливал ему: будь честным, умей постоять за себя, дать отпор несправедливости, правда всегда побеждает. Вот Толик и возмутился: «Какие еще деньги? Не буду платить!» Они засмеялись и ударили его. Завязалась драка. Но что мог сделать Толик против братьев Бугаевых? Их двое — он один. Они привыкли пускать в ход кулаки, а он проводил время за учебниками.

— Бугаевы? — Елена вспомнила фамилии с памятника погибшим бандитам. — Денис и Артем Бугаевы?

— Они называли себя Дэн и Тема. Они избили Толика. Пинали ногами, разбили ему нос, губы, выбили зуб. Моя рабочая куртка, которую он надел, собираясь таскать коробки из подсобки, была забрызгана кровью. Когда я приехал в магазин, бандитов уже не было. Они забрали выручку из кассы, прихватили лучший видак и велели привезти остальное сегодня же в сауну в парке, иначе грозились спалить магазин. Но Толик не был сломлен. Он дрожал от возбуждения. Оказывается, он записал избиение на видеокамеру. Она стояла на шкафу в кабинете, и он включил ее с помощью пульта. Толик показал мне видеозапись. Он даже радовался! «Мы напишем заявление в милицию, приложим доказательства, я зафиксирую побои, их посадят — и беспредел закончится», — говорил мой сын. А я… Я достал видеокассету, поломал ее и порвал пленку.