Елена Арсеньева - Портрет королевского палача

– И картина… – выдыхаю я, как завороженная.

– И картина там, – кивает Максвелл. – Я запаял трубку, так что теперь она запечатана даже надежней, чем прежде. Правда, честно тебе скажу: я не уверен, что там долго останется именно картина. Скоро она превратится просто в полотно – в буквальном смысле слова. В полотно, кое-где пропитанное краской… И сейчас-то понадобился бы чуть не год работы, чтобы восстановить изображение. А ведь я, открыв трубу-футляр, нарушил царивший там двести лет микроклимат. Теперь время довольно быстро довершит дело. Через год, максимум два от нее ничего не останется!

Мне слышится торжество в его голосе, и я говорю недоверчиво:

– А ведь ты заранее знал, что, если найдешь картину, поступишь именно так! Я вдруг вспомнила… еще когда мы встретились в первый раз, Николь говорила, что ты скупаешь какие-то гравюры. Ты скупал копии этой картины? Ты уничтожал их?

– Умная девочка! – вскидывает брови Максвелл. – Ты угадала.

– Честное слово, можно подумать, твоя фамилия не Ле-Труа, что ты потомок этой, как ее там, Луизы-Сюзанны с ее страстной жаждой спасти честное имя Лепелетье…

– К сожалению, нет, – качает головой Максвелл. – Она умерла бездетной. И любила другого мужчину. Его звали Максимилиан Лепелетье де Фор. Но я убежден, что Филипп Ле-Труа был влюблен в нее. Отчасти этим и вызвано его страстное стремление помочь ей. Мне это очень понятно. Ради любви… о, ради любви я тоже был бы способен на многое!

– На многое? – бормочу я, отводя глаза.

Мне хочется спросить: «А ты мог бы простить меня?!» Но ведь это ради любви. А при чем тут я?.. И поэтому я только повторяю, как попугай:

– На многое, да? На что, например?

– А почему ты не поинтересуешься, что бы я сделал с этим пультом, если бы не нашел тебя здесь, во Франкфурте? – отвечает вопросом на вопрос Максвелл.

– Ну и что бы ты сделал? – послушно повторяю я.

– Честно говоря, полетел бы с ним в Россию, – говорит он.

– Куда?!

– То есть как – куда? – смотрит на меня простодушными глазами Максвелл. – В твой город Сахалин, разумеется! А что ты так на меня смотришь? Российская виза у меня действительна еще месяц. Времени еще вагон… конечно, но это не такой уж большой вагон, поэтому я не намерен терять ни часа. Как ты смотришь на то, чтобы я полетел с тобой, твоим рейсом? Я узнавал – свободные места есть.

Я смотрю на него, потом оглядываюсь по сторонам, потом опять на него, потом опять глупо озираюсь… Этого не может быть, не может!

Я встречаюсь взглядом с вороной, которая таращится на меня с вывески «Weise Rabe» [15].

Господи, как подумаешь, что всего этого могло б и не случиться, кабы не ворона!..

«Да здравствует король!», «Да здравствует республика!», «Да здравствует смерть!» ( франц .)

Деятели Французской революции конца XVIII века.

Народное прозвище гильотины, по имени ее изобретателя, доктора Луи Гильотена. Приговоренных везли к месту исполнения приговора в особых позорных тележках.

Первые слова революционного гимна описываемой эпохи – «Так пойдет!».

Эта история описана в романе Е. Арсеньевой «Париж. ru».

Вызов по именам ( лат .).

Э г а л и т е – по-французски «равенство». Прозвище герцога Орлеанского, безоговорочно принявшего революцию.

Название мелодии, которую издавали сигнальные рожки – клаксоны – автомобилей начала ХХ века.

Б о ш а м и французы называют немцев.

Э р и н и и – богини мести в античной мифологии.

Louve – волк; crapaud – жаба ( франц .).

Mont – гора, orgueil – гордыня, тщеславие ( франц .).

Пока дышу – надеюсь ( лат .).

Имеются в виду годы правления Наполеона Бонапарта и Людовика XVIII.

«Мудрая ворона» ( нем .).