Антти Туомайнен - Шахта

– Ты на самом деле пишешь об отце? Давай-ка, начистоту.

– О «Финн Майнинг» и Суомалахти, – ответил я.

– То бишь все ты наврал.

– Только самую малость.

– Договоримся, что больше не будешь ухудшать ситуацию своими нелепыми объяснениями.

Маарит прошла в глубь подъезда. Лифт был ровесником дома и настолько крохотный, что я оказался с ней лицом к лицу. Мы были примерно одного роста.

– Почитала парочку твоих статей.

Я подождал немного – вдруг захотела бы продолжить, но нет. Лифт поскрипывал, она молчала.

– Экзамен сдан? – спросил я.

Быстрый взгляд. Проницательные глаза, широкий рот, тонкие губы.

– Вот и посмотрим.

Кабина встала. Я отодвинул дверь-гармошку, придержал ее для Маарит. Ее волосы пахли цветочным шампунем.

Чердак был типичным для старых домов: холодным, влажным и забитым ненужным хламом давно ушедших десятилетий. Он был разделен на несколько десятков похожих на курятники клеток. Общей неряшливости добавляли косо висящие замки, часть из которых была сломана и оставлена в скособоченном состоянии. На полу валялись пустые упаковки от шприцев, пластиковые стаканчики, ватные тампоны, кое-где виднелась засохшая кровь.

В конце узкого коридора показался очередной навесной замок. Маарит открыла его. Освещение было не ахти какое. Она отступила в сторону: множество коробок разного размера – из-под бананов, ботинок – в основном картонные.

– Это все осталось от отца. Мне как-то не довелось еще ничего здесь складировать.

Я вошел в клетку, вытащил одну из коробок на середину, сорвал клейкую ленту и заглянул внутрь: бумаги, тетради, компакт-диски. Коробок было много.

– Скажи, а ты помнишь, что упаковывала в них?

– Я не упаковывала. Отец принес их сюда.

Обернулся и посмотрел на Маарит.

– Сам?

– Своими собственными руками. Не такой уж он был и пьяница.

– Извини, я не это имел в виду.

Подумал о сказанном Похьянхеймо: стол Лехтинена был прибран, вещи лежали по ранжиру. Но если Лехтинен сам упаковал свои бумаги незадолго, то он мог знать, что находится в опасности и что в его записях есть нечто ценное. Может быть.

Я вытащил другую коробку и положил ее рядом с первой. Внутри было все, в общем, такое же, но не совсем. Просмотрел тетрадки из первой коробки, перелистал распечатки, газеты, заложенные на определенных страницах. Почти сразу нашел для всех материалов общий знаменатель: прививки и их противники. Во второй были материалы по городскому планированию и геодезии. Третья – исполнение наказаний, вынесенные приговоры по серьезным преступлениям. Похьянхеймо был прав: в работе Лехтинен проявлял граничащую с навязчивой идеей основательность. Продолжил разбирать, пока не обнаружил нужное: «Горное дело. “Финн Майнинг”. Суомалахти». Множество записных книжек, пара килограммов распечатанных документов, компакт-диски и флешка.

Я выпрямился. Мышцы в ногах жгло от долгого сидения на корточках.

– Можно, я возьму все это с собой?

– Ты же знал пароль.

Упаковал рюкзак до верха – получилось несколько килограммов. Закрыл коробки и сложил их обратно. Маарит закрыла дверь на замок.

В лифте мы опять стояли лицом друг к другу. На этот раз голубые глаза смотрели в сторону. На джинсовой куртке висели значки с призывами из 70-х: «Скажи нет атому», «Животные – тоже люди», «Я за активную позицию», «Даешь растения». Один значок был полностью черный.

– Ты что-нибудь знаешь о горном деле? – спросил я.

Голубые глаза закрылись и открылись, взгляд направился прямо на меня.

– В смысле?

– Просто подумал.

Маарит промолчала.

– Кстати, о птичках. Может показаться странным, но не рассказывай никому, что я приходил.

– Я дочь своего отца и привыкла к странным просьбам, – ответила она.

Вспомнил, что Маарит сказала мне внизу.

– Когда мы встретились… Что ты имела в виду, когда сказала «журналиста вроде тебя»?

– Ты не единственный позвонивший, но единственный, кто знал, что сказать. Отец говорил, что позвонивший будет знать то, что следует.

Я не решился объяснять, что все это было делом случая и мне просто повезло.

– А другой, – продолжил я, когда мы уже спустились вниз, – он тоже был из нашей газеты?

– Он не сказал.

– Ну, хоть представился?

Маарит мотнула головой. Ее волосы колыхнулись ровно настолько, чтобы запах опять дошел до меня. Мы вышли из подъезда к воротам.

– Так, мужчина или женщина?

– Мужчина.

– Какого возраста хоть примерно.

– Не могу сказать. Не молодой, но и не пожилой.

– А что сказал?

– Что он давний товарищ отца и хотел бы узнать, не осталось ли после его смерти каких-нибудь вещей.

– Что за давний товарищ, который не в состоянии представиться дочери покойного, – сказал я. – И потом, что на это можно ответить, когда не знаешь, кто он и чего ищет?

Она остановилась, положила руку на замок ворот и посмотрела мне в глаза.

– Именно.

И открыла ворота.

Стальные прутья ворот отозвались гулом. Были слышны шаги Маарит, а потом все замерло. Какой же тихой может быть ночь в Каллио – словно неподвижная вода. Стоянка такси в форме полумесяца находилась на другой стороне аллеи, прямо перед отделением банка и специализирующейся на продаже дешевого пива и потерянных дней забегаловкой.

Туда.

Я не сделал ни одного шага.

Сквозь раздетую январской погодой аллею было видно, что на стоянке ни одной машины. Заметил еще кое-что. За здание на скрещении улиц Хельсингинкату и Харьютори проскользнула широкоплечая тень. Вспомнился некто похожий, увиденный в семистах километрах севернее – сначала у ворот шахты, а затем на парковке мотеля.

В иные времена в нижнем этаже здания располагался бы какой-нибудь магазин. Сейчас пустые витрины и отключенное освещение позволяли видеть, что ни вперед, ни назад тень не переместилась, так и оставшись прямо за углом. Рюкзак тянул мне спину.

Я взял в руку телефон и хотел было вызывать такси, но вместо этого пошел быстро к углу. Когда приблизился к нему примерно на двадцать метров, увидел, как тень – это был мужчина – двинулась вперед и скрылась из виду. Я ускорил шаг, закинул обе лямки за плечи и вышел на улицу Хельсингинкату.

Он значительно оторвался – явно должен был пробежать это расстояние. Мужчина шел широкими плавными шагами: его спина и движения тела были очень знакомыми. Я побежал. Рюкзак запрыгал за спиной. Он успел уже пройти полквартала, дойдя до того места, где каменная лестница на Торккелинмяки разрывала сплошной ряд кирпичных домов, и вдруг пропал, свернув на лестницу. Она выходила на широкую площадку, где днем заседали пьяницы и наркоманы. Я сделал усилие, пытаясь разглядеть, куда он исчез, поднялся на площадку, далее – еще одна лестница и выход на Адольфинкату. Передо мной показалось старое здание университета, двери были закрыты.