Робин Слоун - Круглосуточный книжный мистера Пенумбры

— А это что? — сердито спрашивает тот, указывая на макбук. Там на весь экран моя модель магазина, медленно вращающаяся вокруг своей оси.

— Это вас не касается, — отвечаю я, отворачивая экран.

— Меня не касается? — огрызается он. — Да вы хоть знаете… Вы не знаете.

Он закатывает глаза, будто столкнулся с самым скверным обслуживанием в истории Вселенной. Потом качает головой и словно заставляет себя успокоиться.

— Слушайте меня внимательно. Это важно.

Двумя пальцами он толкает ко мне через стойку свой пакет. Широкий, плоский, узнаваемых очертаний. Упершись в меня взглядом, тип продолжает:

— Тут у вас дурдом, но я должен знать, что вы передадите это Пенумбре. Лично в руки. Не сунуть на полку.

Не оставить для него. Отдать в руки.

— Ладно, — говорю я. — Хорошо. Без проблем.

Он кивает.

— Отлично. Благодарю.

Схватив покупку, он толчком распахивает входную дверь. Потом, уже на пороге, оборачивается:

— И передайте вашему боссу, что ему кланяется Корвина.

Утром Пенумбра не успевает войти, а я уже пускаюсь рассказывать о происшествии, сбивчиво и торопливо, в смысле, что с этим парнем, и кто такой Корвина, и что это за посылка, и, нет, серьезно, что с ним не так…

— Успокойтесь, мальчик мой, — Пенумбра повышает голос и поднимает ладони, унимая меня. — Успокойтесь. Не так быстро.

— Вот, — говорю я и показываю на пакет, будто это какое-то дохлое животное. Почем мне знать, может, там и есть дохлое животное, или, к примеру, только его кости, аккуратно сложенные в пентаграмму.

— А-ахх, — вздыхает Пенумбра. Обхватив пакет длинными пальцами, он проворно забирает его со стойки. — Как здорово.

Конечно, там не коробка с костями. Что там, я знаю точно, и знал с той минуты, как бледнолицый посетитель вошел в двери, и почему-то правда меня еще больше ошарашивает: ведь, получается, все, что тут происходит, — это не просто чудачества одного старика.

Пенумбра разрывает коричневую обертку. Под ней книга.

— Новое прибавление в нашем фонде, — говорит он. — Festina lente.

Книжка совсем тонкая, но очень красивая. В жемчужно-сером переплете из какого-то муарового материала, на свету отливающего серебром. Корешок черный, и на нем жемчужные буквы «Эрдеш». Новая строчка в Дальнеполочном списке.

— Давненько у нас не было новых поступлений, — говорит Пенумбра. — Надо отметить. Погодите, мой мальчик, не уходите.

Он проходит в заднюю комнату мимо стеллажей. Слышу стук его туфель на лестнице в кабинет по ту сторону двери с табличкой «Не входить», за которую я никогда не заглядывал. Он возвращается с двумя пластиковыми стаканчиками, вставленными один в другой, и бутылкой скотча, полупустой. На этикетке написано «Фицджеральд», и на вид лет ей не меньше, чем Пенумбре. Разлив по полдюйма золота в каждый стакан, он подает один мне.

— Теперь, — говорит он, — опишите его. Посетителя. Прочтите из журнала.

— А я ничего не записал, — признаюсь я.

Строго говоря, я вообще ничего не сделал. Я всю ночь слонялся по магазину, держась подальше от стойки, боясь трогать пакет, смотреть на него и даже думать о нем слишком усердно.

— Ах, но это должно быть в журнале, мальчик мой. Вот, рассказывайте и пишите. Я слушаю.

И я рассказываю, одновременно записывая. Так мне становится легче: будто странное событие дистиллируется из моей крови на страницу через темное острие авторучки:

— В магазин заходил спесивый болван…

— Э… Пожалуй, будет разумнее этого не писать, — непринужденно замечает Пенумбра. — Лучше скажем, что у него был вид… экстренного курьера.

Ага, ладно:

— В магазине побывал курьер по имени Корвина, который…

— Нет, нет, — Пенумбра останавливает меня.

Прикрыв глаза, он трет переносицу.

— Погодите. Я объясню, потом запишете. Он был необыкновенно бледен, глаза как у хорька, сорок один год, плотный и с неэстетичной бородой, в костюме из мягкой шерсти, однобортном, и с действующими пуговицами на манжетах, и в черных кожаных туфлях с острыми носами — так?

Точно. Туфель я не заметил, но Пенумбра на раз вычислил того типа.

— Ну, разумеется. Его зовут Эрик, и его дар — настоящая драгоценность.

Пенумбра поболтал скотч в стакане.

— Пусть даже он слишком рьяно выполняет свою роль. Это он перенял у Корвины.

— А кто же этот Корвина?

Смешно говорить, но:

— Он вам кланяется.

— Да уж конечно, — Пенумбра закатывает глаза. — Эрик от него без ума. Как многие из молодых.

Уклонился от вопроса. Помолчав мгновение, он поднимает глаза и ловит мой взгляд.

— Тут у нас не просто книжный магазин, как вы, несомненно, уже догадались. Здесь еще и своего рода библиотека, одна из множества по всему миру. Другая такая же в Лондоне, в Париже — всего дюжина. Среди них не найдешь двух похожих, но назначение у всех одно, и Корвина надзирает за всеми.

— То есть он ваш босс.

От этих слов Пенумбра мрачнеет.

— Я предпочитаю думать о нем как о нашем попечителе, — говорит он, задерживаясь немного на каждом слове. Это «нашем» не проходит незамеченным, и я улыбаюсь.

— Но, подозреваю, Корвина с радостью согласился бы с вашим определением.

Я пересказываю, что Эрик говорил о книгах на коротких полках — и о непослушании Пенумбры.

— Да, да, — со вздохом говорит Пенумбра. — Это я уже проходил. Дурь. Душа библиотек в том, что они все разные. В Берлине Кёстер с его музыкой, в Петербурге Грибоедов с огромным самоваром. А тут, в Сан-Франциско, самое яркое отличие среди всех.

— Какое?

— Ну как: у нас есть книги, которые люди правда могут захотеть прочесть!

Пенумбра хохочет, демонстрируя зубастый оскал. Я тоже смеюсь.

— Значит, ничего страшного?

Пенумбра пожимает плечами.

— Это зависит, — говорит он. — Зависит от того, насколько всерьез вы воспринимаете старого косного бюрократа, который думает, что все должно быть одинаковым, повсюду и всегда.

И, помолчав, добавляет:

— Так вышло, что я совсем не принимаю его всерьез.

— А он тут бывает?

— Никогда, — чеканит Пенумбра, качая головой. — Он не был в Сан-Франциско много лет… больше десяти. Нет, у него есть другие заботы. И слава богу, что так.

Пенумбра поднимает ладони и машет на меня, выгоняя из-за стойки.

— Ступайте, мальчик мой. Вы видели редкое событие, и более значительное, чем вам кажется. Считайте, что вам повезло. И пейте свой виски, юноша! Пейте!

Я вскидываю сумку на плечо и осушаю свой стакан в два крупных глотка.

— Это, — говорит Пенумбра, — за Эвелин Эрдёш.

Он поднимает искристо-серую книгу вверх и, будто обращаясь к ней, восклицает: «Добро пожаловать, друг мой, и отличная работа! Отличная работа!»

На следующий день я, как обычно, вхожу и приветственно машу Оливеру Гроуну. Мне хочется спросить его об Эрике, но я не могу найти нужные слова. Мы с Оливером никогда напрямую не обсуждали странности нашей работы. Потому я захожу с такой стороны: