Эдуард Хруцкий - Тревожный август

Родители остались в Ташкенте. Отец прислал пространное письмо, в котором советовал, как сохранить квартиру. Сергей, не дочитав его, порвал, отношения с отцом были выяснены давно, еще в девятом классе.

В сентябре сорок первого он уехал рыть окопы. Под Москву послали бригаду московских вузов. Работали со светла до темна. Прерывались, чтобы поесть из походных кухонь горячую жидкую кашу. Спали здесь же, в землянках. Каждый день приезжали военные инженеры, лазили по окопам, проверяли блиндажи, наносили их на карты. Газет не было, радио, естественно, тоже. Но о том, что творится на фронте, узнавали по приближающемуся его дыханию. Именно дыханию. Так сказал мальчик-первокурсник из ИФЛИ [5] Московский институт философии, литературы и истории имени Н. Г. Чернышевского. , Андрюша Громов.

Ночью они сидели, курили на гребне окопа. Где-то вдалеке, за лесом, грохотала канонада.

— Сейчас он стихнет, — почти прошептал Андрюша.

— Кто? — удивился Сергей.

— Фронт. Он дышит и только ночью засыпает. Слышишь?

— Ты мистик, Андрюша, ты начитался Метерлинка.

— Метерлинк здесь ни при чем. Понимаешь, я его так вижу, он словно огромный зверь, ну, типа динозавра, что ли, он ползет все ближе, ближе. Он еще далеко, но мы уже слышим его дыхание.

— Так нельзя, — твердо сказал Сергей, — нельзя превращаться в дрожащего обывателя. Мы все равно его остановим.

— Я понимаю, — помолчав, ответил Андрюша. — Но мне вдруг становится очень страшно, Сережа.

А через несколько дней канонада приблизилась. Казалось, что снаряды рвутся где-то совсем рядом, в нескольких шагах. К часу вместо кухни к ним примчалась полуразбитая полуторка с обгоревшими бортами. Из нее выскочил военный в ватнике, перетянутом портупеей:

— Кто здесь старший?! Немедленно сматывайтесь: немцы прорвались! Немедленно!

С машины бойцы начали стаскивать длинноствольные неуклюжие противотанковые ружья.

— Идите вдоль леса мимо деревни к мосту, — продолжал военный, — не дай бог высунуться на дорогу.

Сергей бросил лопату, подошел к командиру. Под ватником на петлицах алела шпала.

— Товарищ капитан, я умею стрелять из винтовки и пулемета, я «ворошиловский стрелок», чемпион института по стрельбе из нагана, я...

— Короче. Почему не в армии?

— Дважды пытался. Осложнение на легкие.

— Вы кто?

— Белов Сергей, студент второго курса юрфака МГУ.

— Разыщите старшину, получите винтовку. Кстати, здесь есть еще желающие остаться?

Добровольцев набралось восемнадцать человек. Капитан выстроил их в одну шеренгу, прошелся вдоль строя, побеседовал с каждым.

— Белов, — приказал он, — ведите людей на опушку, там старшина Гончак, он переоденет вас и даст оружие.

Через час они получили кирзовые сапоги, ватники, ремни и пилотки. Подъехала машина. В кузове лежали винтовки. Оружие было не новым. На вытертом воронении стволов пятна ржавчины, ложи и приклады треснутые и побитые.

— Давайте, давайте, — торопил старшина, — да не выбирай винтовку, все они одинаковые. Погоди, погоди-ка, как тебя, Белов вроде? Точно, ты пулемет возьми, «дегтяря», тебе капитан приказал выдать. Обращаться умеешь?

И увидев, как Сергей отсоединил диск, умело передернул затвор, как бережно платком начал вытирать прицельную планку, понял старшина, что знает студент пулемет, не как кадровый боец, но для новобранца вполне сносно.

— Товарищ старшина, — попросил Сергей, — мне бы наган.

— А что, точно, — Гончак даже не удивился просьбе, — все правильно. Первому номеру личное оружие положено. Пойди погляди в кабине, там их несколько штук лежит.

В кабине полуторки прямо на полу лежали брезентовые кобуры с наганами.

А на опушку опять подъехала машина с какими-то ящиками, потом еще одна с красноармейцами, но почему-то винтовок у них не было. К четырем часам артиллеристы прямо на руках прикатили три маленькие пушки-сорокопятки, потом связисты протащили тонкую телефонную нитку. Там появился оборонительный рубеж. И если еще сегодня утром окопы и блиндажи были для Сергея абстракцией, чем-то неживым, не имеющим непосредственного отношения лично к нему, то сейчас пулеметное гнездо стало его защитой, и от прочности и надежности этой аккуратно выкопанной ямы с ровной площадкой на уровне груди зависела его жизнь.

Вторым номером Сергею дали Андрюшу Громова. Дотемна они провозились с окопом. Оказывается, вырыть его было полдела, главное — обжить, приспособить к себе. Когда совсем стемнело, старшина принес две банки мясных консервов, хлеб и сахар.

— За чаем сходите, там ребята вскипятили. Ну как, студенты, не страшно?

— Страшно, товарищ старшина, — сказал Андрей.

— Молодец, что правду говоришь. Только в кино не страшно, когда войну показывают.

— А вы как же? — спросил Сергей.

— Попривык я, Белов, кадровый я, еще финскую ломал. А так оно, конечно... Жить всем охота. Ну, давайте за чаем.

Они пили чай в темноте, и он казался им необыкновенно душистым и вкусным, и консервированное мясо, облепленное блестками желе, казалось вкусным, и хлеб. И, сидя на дне окопа, Сергей вдруг понял, что раньше он просто не обращал внимания на массу прекрасных вещей, которые окружали его. Они казались ему обыденными и скучными. Но почему-то этой ночью у него словно обострилось зрение, и он увидел то, чего не мог видеть раньше. Потому что то «раньше» отдалилось от него и стало прошлым, в которое нет и не будет возврата, а будущее... Его могло тоже не быть. Теперь он жил в одном временном измерении — настоящем, а оно было короткое, как миг.

Утром на землю низко лег туман. Казалось, он начинается прямо в окопе. Брезент, которым они укрылись, был мокрым, мокрыми стали ватники, пилотки, шаровары.

Они умылись, собрав росу с травы, мелко порубив сухие доски от ящика с патронами, разожгли костерок и согрели чай. Пили, обжигаясь, чувствуя, как тепло входит в каждую клеточку их тела.

Они сидели на дне окопа и курили. Внезапно сверху посыпались комья земли. Вдоль траншей шли капитан и какой-то военный в кожаном пальто.

— Значит, вы поняли меня, Лукин, — говорил незнакомый командир резким, властным голосом — так обычно разговаривают люди, привыкшие к тому, что их обязательно услышат. — Вы должны продержаться до тринадцати часов, потом отходить к мосту.

— Есть, товарищ генерал, постараюсь.

— Что значит постараюсь, Лукин? Что значит постараюсь?

— С людьми плохо.

— Если бы было хорошо с людьми, я не заставил бы вас сидеть на этой «линии Мажино». Я приказал бы вам наступать, Лукин... Вы должны...

Шаги удалились, голоса смолкли.

Когда часа через полтора ветер подразогнал туман и стало видно поле и лес за ним, где-то вдалеке послышался гул. Он нарастал, постепенно приближаясь.