Сергей Высоцкий - Среда обитания

- А это Владислав Сергеевич... - сказал Плотников, кивнув на третьего мужчину в новеньком ватнике, подпоясанном патронташем.

- Он у нас главный медвежатник! - засмеялся Евсиков. - Завидев Славку, все медведи медвежьей болезнью болеют.

- Ну, с богом! - сказал Плотников, и они покатили по пустынному белому городу.

Что-то в этом Владиславе Сергеевиче показалось Корнилову знакомым. "Может быть, у Евсикова встречались? - думал он. - Нет, не встречались. Я хорошо помню всех его гавриков". Раза два Игорь Васильевич поворачивался к Плотникову, о чем-то спрашивал его, а сам ненароком взглядывал на Владислава Сергеевича, но в машине было темно. Рассмотреть черты лица не удавалось. У него возникло ощущение, словно не сам человек был ему знаком, а только глаза, о которые он будто споткнулся, когда пожимал Владиславу Сергеевичу руку.

"А-а, впереди еще два дня, успеем разглядеть друг друга", - решил он и попытался задремать. Но сидеть было неудобно, мешал вещевой мешок, стоящий в ногах. Да и дорога, как только выехали за город, оказалась скользкой, плохо почищенной. Машину трясло, заносило на поворотах. То и дело приходилось хвататься за железный поручень над дверцей.

"Лихая голова, - подумал Игорь Васильевич о Плотникове. - Загонит он нас в канаву". Но говорить ему ничего не стал. Василий мог спокойно выслушать любые замечания, кроме замечаний в адрес его умения водить автомобиль.

Часа через три Корнилов уже так устал - и от неудобного положения, в котором сидел, и от тряски, и, главное, от того состояния полудремоты, полубодрствования, когда ежесекундно засыпаешь и ежесекундно же просыпаешься, что перестал обращать внимание на то, как ведет Плотников машину.

- Николай, - попросил Игорь Васильевич Евсикова, - ты бы хоть рассказал чего... Пару анекдотов поновее.

Но Евсиков не отозвался.

- Он уже третий сон видит, - тихо сказал Владислав Сергеевич. - Сил набирается...

"И голос этот я уже слышал", - подумал Игорь Васильевич.

Часов в девять посветлело. Но декабрьский рассвет был тусклым, больным - не то раннее утро, но то ранний вечер. Евсиков проснулся, когда они подъезжали к какому-то поселку. Заметив скопление грузовиков около унылого, из белого кирпича построенного домика, он скомандовал:

- Вася! Тормози. Что-то стало холодать, не пора ли нам поддать?

- Нет, братец, до тех пор, пока не уложим мишку, - сухой закон! сказал Плотников. - А я, как тебе известно, за рулем не пью даже пиво.

Первый этаж здания и впрямь оказался столовой. Там было шумно, парно, как в бане. Несмотря на предупреждение снимать верхнюю одежду, люди сидели за столиками в тулупах и ватниках, в шапках. Плотников поставил Владислава Сергеевича в очередь на раздачу, сам нашел свободный столик, сложил на поднос и отнес в посудомойку грязную посуду. Игорь Васильевич выбивал в кассе чеки. Один Евсиков сидел за столиком без дела, меланхолически разглядывая новые, разрисованные чашками и ложками занавески на окнах. Через считанные минуты на столе стояли тарелки с шоре и котлетами, белесый кофе и бутерброды - на кусочке черного хлеба две кильки и кружок яйца.

- Ну, Вася! - восхитился Игорь Васильевич. - Ты у нас прирожденный организатор. Недаром тебя избирают на руководящие посты в месткоме.

Еда, правда, оказалась из рук вон плохая - шоре синее, котлеты безвкусные, но зато кофе, хоть и был сварен не то из желудей, не то из овса, обжигал губы.

- Эх, такая закуска пропадает, - с сожалением сказал Евсиков, отправляя в рот бутерброд с килькой.

- Ничего, Коля, - ободрил Плотников. - Ты еще возьмешь свое. На медвежьем сале знаешь какая вкусная свежатипка будет!

- Сальце, мясце... - начал Евсиков.

- ...Витамин цэ. Это мы, Коля, знаем, - улыбнулся Владислав Сергеевич. Улыбка у него была добрая, словно чуточку виноватая. Будто бы он подшучивал над Евсиковым и тут же извинялся за это. "Нет, пожалуй, я его никогда не встречал", - подумал Корнилов. Но тут Владислав Сергеевич снял шапку, и у Корнилова словно пелена с глаз спала. Он узнал этого человека, узнал продолговатую, огурцом, голову. Владислав Зайцев!

"Ну и дела. В хорошую компанию я попал! На медвежью охоту... Да как же это может быть? С тех пор когда этого субчика судили, прошло не так много времени. - Он прикинул, выходило не больше четырех лет. - А ведь его приговорили к десяти. Неужели убийцу выпустили досрочно? За хорошую работу?" Ошеломленный своим открытием, Корнилов никак не мог решить, что ему делать. Остаться здесь или на рейсовом автобусе возвращаться в Ленинград? А что сказать Плотникову? Как все объяснить? Ехать на охоту? С этим убийцей? С подонком, которого он четыре года тому назад целую неделю выслеживал по всей Ленинградской области? И Василий тоже хорош! Не знает, с кем имеет дело! А если... Но это "если" он не успел даже выразить в форме мысли. Осталось только смутное ощущение опасности - в этот момент Плотников озабоченно посмотрел на часы и быстро поднялся из-за стола:

- По коням, братцы, по коням!

- В поход, в поход, медведь не ждет! - пропел Евсиков. Они гурьбой тронулись на выход, увлекая за собой Корнилова, не давая ему сосредоточиться, принять решение. Еще несколько минут, и "газик" уже мчался по белой, укатанной дороге, среди припорошенного снегом елового леса. Ветер чуть раскачивал огромные ели, и сверху то и дело осыпались снежные комья, разбиваясь о ветви в пыль, создавая новые обвальчики. Ветер нес снежные облака прямо на дорогу, под колеса "газика".

Игорь Васильевич сидел словно в оцепенении, спиной ощущая взгляд Зайцева. Конечно, он его тоже узнал. Никаких сомнений не может быть! "Нет уж, нет! Увольте! Что это за охота. На охоту ходят с друзьями! Как я с ним сяду рядом у костра? Как буду есть из одного котелка? - твердил себе Игорь Васильевич. - Нет! В Бокситогорске сяду на поезд. Скажу - заболел, сердце жмет..." Но он понимал, скажи так, подумают, что испугался медведя. Ходить на берлогу - дело непростое, вот и сдрейфил. Старший инспектор угрозыска. Это ему не домушников брать. Первый Плотников так подумает. Не скажет, но подумает. А Евсиков растреплет на весь город.

Так и не решился Игорь Васильевич уехать. Но охота была испорчена. С какой-то тягостной апатией Корнилов выполнял - именно выполнял! - все, что положено на охоте, - продирался вслед за егерем к берлоге по глубокому, по пояс, енегу, стоял с ружьем на изготовку там, где велел егерь, без тревоги и без любопытства приглядываясь к небольшой дыре в снегу, над которой время от времени возникало легкое облачко морозного пара. Когда растревоженный шестом егеря мишка с ревом вылетел из берлоги, Корнилов выстрелил нехотя и спокойно, почувствовав, что попал в светло-бурое пятно на груди мишки. Ему даже почудилось, что он услышал глухой шлепок своей пули. И тут же он подумал о Зайцеве. Как, с какой мыслью взрослый мужчина стрелял из ружья в забравшегося в сад мальчишку?