Руслан Белов - Клуб маньяков

Наслаждалась овеществлением того, что десятки раз являлось ей в фантазиях.

- С возрастом эта разновидность эпилепсии обычно проходит, - продолжила теща ровным голосом. - И у тебя она прошла. Точнее, была погребена взрослой, устоявшейся психикой. А я достала ее в нужный мне момент с помощью вот этой мутной на вид жидкости...

На столе передо мной возник маленький стеклянный пузырек с ярко синей пластмассовой крышечкой. Из-под ушных капель. Я вытаращил на него глаза, полные недоумения и страха.

- Точнее, доставала тогда, когда мне это было нужно, - саркастически усмехнулась Светлана Анатольевна. - В ночь перед убийством Евфросиньи Федоровны и Петра Васильевича, ты принял эти капли под видом микстуры от отечных явлений. Кстати, недавно я пришла к выводу, что, как противоотечное средство, это химическое соединение не имеет себе равных. Потому ты и был утром практически здоров. При желании я могла бы получить на него патент. И стать миллионершей. Ты можешь представить себе тещу-миллионершу?

Я молчал. Я не мог думать, не мог даже встать, чтобы уйти от этого кошмара.

- Это действует мой алкозельцер. Он подавляет волю, - усмехнулась Светлана Анатольевна.

"Фиг тебе, - проползла в мозгу вялая мысль. - Просто я не хочу пока встать".

Откинувшись на спинку стула, я изобразил из себя человека с полностью подавленной волей. Получилось недурно. Довольный, я расслабился. И вспомнил хорошего парня, своего приморского студента Илью Головкина.

Большого и сильного в свои неполных шестнадцать лет...

Нежадного и говорливого.

В кураже катавшего друзей на плечах.

Когда кто-нибудь доставал меня до крайней степени, он, отечески положив руку на плечо, говорил: "Равнодушнее, Женя, равнодушнее".

Недавно он стал евреем и уехал на историческую родину...

Жалко парня.

- Вера ждала тебя в сенях, - поправив прическу, продолжила свой рассказ теща. - Когда ты спустился в трансе с чердака, она дала тебе сережку, свой платочек, мешочек гречки и попросила убить соседей. И рассказала, как все сделать. Что вспороть, а что отрезать, где оставить сережку, где рассыпать крупу и так далее.

- За-чем крупу... - выдавил я из себя. Теща приказала мне выдавить это. Глазами. И я старательно выдавил.

- Это я в отместку тебе придумала. Чтобы, очувствовавшись, ты озадачился и перестал донимать нас своими претензиями.

- За-чем се-режка... - выполнил я очередной приказ тещи.

- Мы хотели узнать, как ты, обнаружив ее поутру, будешь себя вести. Побежишь в милицию или скандал нам устроишь... В общем, она была нашим пробным камнем. Кстати, хочешь увидеть нож, которым ты искромсал стариков?

Я механически кивнул, и Светлана Анатольевна достала из своей сумки нож. Он был в прозрачном полиэтиленовом пакете.

- Вынь его, - приказала она, протягивая его мне.

В конце моего черного тоннеля (или, скорее, задницы, в которой я очутился) показался свет. Я понял, что теща хочет, чтобы я оставил на ноже свои отпечатки пальцев.

Значит, она валяет со мной дурака.

Но отказаться не смог. Вытащив нож, я взялся за ручку и принялся тупо, раз за разом кромсать его острием клееночное яблоко.

- Хватит, - остановила меня удовлетворенный голос. - Вложи нож в пакет, отдай мне и спроси, почему я не использовала свой "алкозельцер" раньше.

- Почему вы не использовали свой "алкозельцер" раньше, - сказал я, рассматривая безнадежно испорченное яблоко.

- Почему же, использовала. Но только в смеси с проявителем твоей эпилепсии. А так, в быту - нет. Ты мог догадаться, что я "химичу" с тобой. И уйти раньше времени.

- А... - протянул я равнодушно. - Я мог догадаться, что вы химичите со мной.

- Потом ты точно так же убил Ворончихиных. Мы рисковали с ними. И с тобой. Одно дело было активизировать твое снохождение в доме, в ночные или утренние часы, а другое дело - днем в переполненном городе. Тебя могли задержать. И поэтому Вере пришлось идти за тобой следом. Чтобы в случае чего прикрыть от милиции. Но все обошлось. Операция прошла без сучка и задоринки. Вот пресс для чеснока с кровью Мити и нож с кровью Ларисы. Хочешь подержать их в руках?

- Хочу, - ответил кто-то, глубоко во мне засевший.

Светлана Анатольевна вынула из своей сумки голубенький целлофановый пакет и протянула мне. Я взял его, достал нож и пресс, положил на стол и принялся оставлять на них отпечатки пальцев. Так, как это делают в кино и милиции: приложил мизинец левой руки к лезвию ножа, повернул его туда-сюда, затем проделал это с безымянным пальцем и так далее. Теще эти мои выкрутасы не понравились.

- Издеваешься, - покачала она головой. - Думаешь, что обманываю тебя...

- Теперь это не важно, - ответил я, возвращая ей голубенький пакет с неопровержимыми доказательствами своей причастности к убийству супругов Ворончихиных.

Светлане Анатольевне мой ответ не понравился, и задумалась.

"Сейчас губы начнет красить", - подумал я и не ошибся. Теща взяла Верину губнушку, лежавшую на подоконнике, и принялась наводить марафет. Закончив, посмотрела на меня. И я впервые заметил, что они с дочерью неуловимо похожи. "Если не обращать внимания на чувственные отцовские губы и нос Веры, то сходство несомненное".

- Я по глазам твоим вижу, что ты хочешь меня о чем-то спросить... проговорила Светлана Анатольевна, как только я вновь вытаращился на клеёночные фрукты.

- Нет, - ответил я, немного подумав.

- Об алкозельцере не хочешь спросить?

И меня пронзило с ног до головы острейшее лезвие. Мгновенно пронзило. Я вздрогнул, напрягся, раскис, ужаснулся одновременно.

- Вера... Вы поили им Веру...

- Да. Поила и пою.

- И потому она ваша марионетка...

И вновь меня пронзило беспощадное лезвие догадки.

- Вы и Наташу им поите!!?

- Нет. Пока нет. Я люблю ее...

"Любит в ней меня..." - догадался я.

- Да, - ответила Светлана Анатольевна, без труда прочитав эту мысль. Я люблю в ней тебя. Но не хочу, чтобы она стала такой же, как ты, не хочу, чтобы она любила и слушалась тебя. И потому ты должен немедленно уйти. Если ты этого не сделаешь и останешься, я посажу тебя на долгие годы. И таблетка за таблеткой сломаю волю твоей дочери, и она на всю жизнь станет марионеткой, не способной принимать самостоятельных решений... Кстати, мне иногда кажется, что мысли человека, принимающего это средство, можно читать...

Я не успел ничего сказать. Дверь гостиной распахнулась, и на пороге мы увидели отнюдь не сонную Наташу. Не обращая внимания на бабушку, она сказала мне:

- Я всю ночь была Рисующей На Скалах, Подобно Солнцу Рисующему День. И я рисовала на каменной стене степного волка. Он хотел получиться страшным, но я его укротила.

Я хотел подойти к дочери и поцеловать ее. Но Светлана Анатольевна меня опередила. Она бросилась к внучке, взяла ее за руку и, обернувшись ко мне, твердо сказала: