Владимир Бацалев - Убийство в Долине царей

Наконец-то Поглощаев согласно кивнул, признавая правоту моего суждения.

— Хорошо, — сказал я, — версию с одиночкой я отработаю. Какие еще есть соображения?

Компаньоны переглянулись.

— Рэкет? — намекнул я.

— С ними мы еще в первый день договорились! — махнул рукой Поглощаев.

— Конкуренты?

— Невозможно. У нас ноу-хау, хоть и пятитысячелетней давности, на которое к тому же никто не претендует.

— Месть из ревности?

— Вообще-то любовница у него была, но она незамужняя. Да и чего ее ревновать? Дура из дур, — сказал Поглощаев тоном самца, которому самому хотелось, да не досталось. — Хотя были и другие, и много, но к ним он относился, как к одноразовым шприцам.

— Одного раза для ревнивца вполне достаточно. А темные делишки?

— Исключено. Все-таки в одном кабинете сидим. Мы бы почувствовали, если б он начал работать только на свой карман.

— Кто из ваших сотрудников был в курсе, что у Шекельграббера украли документы?

— Да, пожалуй, все, — сказал Кашлин. — Все ему сочувствовали.

— Можно посмотреть личные дела?

— Мы их не заводили. Мы же не оборонный завод, а похоронное бюро.

— Тогда я попрошу написать мне небольшое досье на каждого.

— Даже на нештатников? — спросил Кашлин.

— На всех, кто имеет хоть какое-то отношение к вашей фирме, — сказал я. — И обязательно укажите национальность и степень патриотических чувств.

— Зачем?

— Шекельграббер, Армянский переулок, синагога — все наводит на простую мысль: приехал какой-то, когда русским денег не хватает, — объяснил я.

— Если б все евреи были такие, как Ваня, от Израиля давно б мокрое место осталось, — сказал Кашлин. — К нам тут заходил один, предлагал на паритетных началах переправлять прах родственников на святую землю. Вот это еврей! Хотя рожа у него была совершенно рязанская.

— Еще мне нужен телефон его любовницы и записная книжка.

— Телефон — пожалуйста, а книжки нет. Можете забрать все визитные карточки, какие найдете в его столе.

— А где он жил?

— Снимал квартиру на юго-западе. Она опечатана, ключи в милиции.

— Он владел русским языком?

— Да, поскольку его жена так и не удосужилась выучить английский. Типичный случай русского хамства в чужой стране, сказал Поглощаев. — Мне кажется, ее уровень — что-то среднее между продавщицей и кладовщицей, судя по рассказам Вани, то есть почти американский стандарт. Присосалась к нему, как клещ, а он, дурак, поверил всяким небылицам о русских женщинах, начитавшись Некрасова. Теперь вот его убили, а она не торопится…

— Как Шекельграббер с ней познакомился? Он жил прежде в Москве?

— Нет, она разошлась с первым мужем и ушла к Ване уже в Нью-Йорке, — сказал Кашлин. — Ребенок, по-моему, от первого брака, а может, и более ранний. От этой эмансипации женщины стали такие неразборчивые! Совсем потеряли стыд и голову. Готовы заводить детей чуть ли не после первого комплимента.

— Пока все, — сказал я и поднялся. — Загляну к вам завтра за досье на сотрудников. Если понадоблюсь срочно, то с пяти до семи меня обычно можно найти в одном из баров Дома журналистов.

— Вы журналист? — спросил Поглощаев напуганно.

Я покачал головой из стороны в сторону, дескать, и да, и нет.

Уже у двери я обернулся и спросил напрямик:

— Послушайте, для чего вам нужен убийца? Ведь Шекельграббера не воротишь. Учтите, самосуд я не допущу.

— Дело в том, — сказал Поглощаев, — что вчера в Сандуновских банях из моего пиджака украли портмоне с документами. Это может быть совпадением, но я не хочу рисковать.

— Пожалуйста, — сказал я, — подключите к телефону определитель номера и магнитофон.

— Мы не олухи, — ответил Кашлин, — уже подключили.

Покидая похоронное бюро, я взял со стола секретарши рекламный проспект.

— Правильно, — одобрила она. — Готовьтесь заранее, копите деньги.

— У вас большая зарплата? — зачем-то спросил я.

— Да уж побольше, чем у вас, — ответила она, бросив взгляд на мой костюм.

— А что вы такого полезного делаете?

— Ничего не делаю.

На том и расстались. В автобусе я пролистал проспект:

Дальше следовал рассказ о том, какого рода Вечность предлагается. Покойника бальзамировали по всем канонам Древнего Египта. Мумию хоронили в пуленепробиваемом герметичном и влагоустойчивом саркофаге, который к тому же выдерживал вес в двадцать тонн. Фирма гарантировала сохранность тела в течение пяти тысяч лет. Фирма обещала, что в Судный день покойник будет выглядеть, как огурчик. Оживлять такого — одно удовольствие. Тут же были фотографии мумий фараонов, многие из которых я уже видел в директорском кабинете. Особой строкой, но ненавязчиво и даже галантно, подчеркивалось, что удовольствия фирмы — не для бедных.

Давно я не попадал в такие передряги, а если честно — ни разу. Знай Кашлин и Поглощаев, что я только пробуюсь на стезе частного сыска, они бы сразу показали от ворот поворот. Но им рекомендовал меня начальник отделения милиции и рекомендовал из своекорысти, потому что сыщик я был липовый, подставной, хотя и чувствовал какое-то мимолетное влечение к этому делу, начитавшись и насмотревшись детективов со счастливым для сыщиков концом, безмятежным мудрствованием в середине и озадачивающим ночным звонком в начале.

Вообще-то в природе я существую как безработный журналист. Прежде работа в газете, потом в журнале, опять в газете, и однажды подневольная писанина до того обрыдла, что я ни с того ни с сего накатал заявление об уходе из партийной газеты. Геройский поступок по тем временам. «Ну не может нормальный человек всю жизнь делать интервью с людьми, которые ему противны, или репортажи, от которых самого тошнит!» — объяснил я, но мало кто соглашался. Все тряслись за собственную задницу, причем тряслись задницей, так как мозги свои давно профунькали проституционным щелкоперством.

Я переоценил свои возможности и помощь друзей, тут же записавшихся в недруги. Надеялся работать на вольных хлебах в свое удовольствие и распихивать по знакомым редакциям, но просчитался: почти все двери передо мной захлопнулись, хотя перестройка уже была на излете, и путч только-только провалился. Единожды предавший, кто тебе поверит. Кругом открывались сотни новых газет, но в них надо было либо вообще не работать и, проев чей-то спонсорский фонд, разбежаться, либо писать такую гадость, какая даже в коммунистической прессе не снилась: по мне уж лучше слушать вранье партийного босса, чем беседовать с гомосексуальной парочкой или брать интервью у грошовой проститутки с трех вокзалов, которая после каждого вопроса требует стакан, а за следующий стакан предлагает отдаться.