Фридрих Незнанский - Имя убийцы

— За мою практику, Михаил Анатольевич, случалось такое, что вам и в кошмарном сне не приснится. Идите, работайте, пока я добрый. Над чем вы, кстати, работаете?

— Домогательство. Докатилась до провинции волна цивилизованной жизни. Учитель физкультуры в школе номер три прижал в раздевалке мальчика, задержавшегося после урока. До секса не дошло, но мальчик нажаловался родителям. Родители накатали телегу в прокуратуру. Самое смешное, что учитель физкультуры слыл по жизни прожженным бабником, никто не уличал его в нетрадиционных пристрастиях. Тем более, в педофилии. Видать, ударился в эксперименты… Анекдот про голубую метку знаете? Подходит молодой пират к Флинту. Так и так, мол, капитан, получил голубую метку. А что это такое — не знаю. Вот если присылают черную метку, значит, меня хотят убить. А что такое голубая метка? — Тоже ничего хорошего, — ответил капитан Флинт.

Турецкий улыбнулся. Лопатников посмотрел на него с благодарностью и удалился.

Евгения Владимировна Ситникова явилась на беседу с таким видом, словно ее несказанно оскорбили, обвинив в такой чудовищной чепухе, как убийство. Но когда увидела, что перед ней сидит не старец, не уродливый Квазимодо, не женщина, сразу смягчилась. Она была приятно сложенная молодая женщина с тщательно накрашенными ресницами и забавной мальчишеской челкой.

— Хотите разобраться в наших неприятностях или просто так приехали — для галочки? Целая комиссия до вас сновала — толком ничего не делали, работать мешали.

— Сложно сказать. — Турецкий почесал нос кончиком карандаша. — А вам бы как хотелось, Евгения Владимировна? Чтобы я разобрался или чтобы уехал, ничего не выяснив?

— Да ничего вы не выясните, — отмахнулась Ситникова. — «Важняк» из Москвы тоже поначалу рвал и метал — да я, мол, туг живо во всем разберусь. А потом приутих, ко мне пытался подъезжать — почему бы нам, мол, не прогуляться вечерком? Зайдем в уютное заведение после работы, посидим, поговорим. Пришлось популярно объяснить товарищу, что в нашей местности после семи вечера открыты только отделения милиции.

Она уставилась на него с интересом, но Турецкий решил не усугублять ситуацию.

— Давайте еще раз восстановим в памяти события незабываемого дня. А потом будем разбираться — расследовать до конца или оправдать ваши пессимистические надежды. Расскажите, как вы провели утро шестого мая.

И снова без завораживающих открытий. На одиннадцать утра у нее повесткой был вызван человек, проходящий свидетелем по делу об изнасиловании в Тугульском леспромхозе, поэтому до его прихода она решила досконально разобраться с материалами дела, которое намедни взвалил на нее Сыроватое (дело вел другой следователь, но в связи с отъездом последнего в Торжок передали Ситниковой). Кабинет фигурантки располагается в западном крыле первого этажа. Она была одна в кабинете — так уж случилось, что остальные следователи по уважительным причинам отсутствовали. В восемь сорок пять Евгения Владимировна пошла курить. Поднялась на второй этаж, где под лестницей неистовый борец с никотином Сыроватое определил сотрудникам место для курения. Пару минут спустя подошла Оксана Гальская. Поболтали ни о чем. Так уж ни о чем? — прищурился Турецкий. О кофточках, о трусиках, о поддельных эфирных маслах. Будем подробно? — Не будем, испугался Турецкий. Покурили, что дальше? А дальше каждая пошла своей скорбной дорогой. Гэльская — по коридору в кабинет Рябцева, а Ситникова спустилась на первый этаж.

— Вы слышали, как кричала Гальская? — задал Турецкий неожиданный вопрос.

— Да, я слышала, но не была уверена, что это кричит человек. Знаете, в старых советских фильмах о войне бывают эпизоды, когда включают сирену, извещающую о приближении вражеских бомбардировщиков…

Турецкий засмеялся.

— Видимо, стены искажают звук. Причудливая акустика.

— Очень древние и трухлявые стены, — кивнула Ситникова. — Через них все слышно. Особенно отвлекают от работы мыши, шуршащие в перегородках. А вы заметили, как скрипят в этом здании половицы? Словно тужатся, изнемогают, пытаются вам что-то сообщить… Жуть. — Женщина передернула плечами. — Я вышла из кабинета, увидела, как в другом крыле здания стоит у своей двери Миша Лопатников. Мы почти одновременно подошли к центральной лестнице. Оттуда видно вахту. Подошел с поста Недоволин. «Кто-то кричал?» — спросил он. Я сказала, что вроде бы Гэльская. Миша, конечно, схохмил: кричит, говорит, наверное, очень приятно. Посмеялись, пошли наверх, Недоволин вернулся на пост. Ну, а потом все и началось. Господи, смерть, это так ужасно…

Всего лишь философская категория, подумал Турецкий, переход человека из одного состояния в никакое.

— Вы никогда не задумывались, кто из работников прокуратуры мог бы это сделать?

— Ох, не знаю… — Женщина немного побледнела. — Как начинаю задумываться, так нехорошо становится… Люди как люди, сколько лет вместе работаем…

— Вы не боитесь после того случая оставаться с кем-нибудь из них наедине? — Вопрос был явно в «десятку», женщина напряглась, закусила губу.

— Как вы относитесь к следователю Шеховцовой?

Она вздохнула.

— Честно признаться, не очень. Мы почти не общаемся вне работы. Она не моего круга — вы понимаете, что я хочу сказать? Да и есть в ней что-то… — Женщина задумалась. — Даже не знаю. Нет, в принципе, Анна Артуровна приветливый человек, никогда не пошлет прямым текстом, добросовестно выполняет свои обязанности. Ну, как вам сказать… Словно помеченная, понимаете?

— Помеченная проклятьем, — произнес зловещим шепотом Турецкий, и женщина вздрогнула. — Это шутка, Евгения Владимировна. Но в каждой шутке, как известно, присутствует частица сермяжной правды. У Анны Артуровны очень неудачно сложилась жизнь. Погиб ребенок в автокатастрофе, муж остался инвалидом.

— Не дай нам бог такое… — Женщина поежилась. — Мы все ей глубоко сочувствуем. Но порой складывается впечатление, что наше сочувствие ей глубоко до лампочки…

— Анна Артуровна в тот день была единственной, кто находился на третьем этаже. Она знала, что в приемной прокурора никого нет, могла спуститься — рискованно, конечно, но если нет другого выхода… Впрочем, большинство из находившихся в прокуратуре знали, что в приемной пусто.

— Вот именно, — пробормотала Ситникова и осеклась, подняла глаза, в которых заблестел страх. — Что вы хотите сказать?

— Только факты, Евгения Владимировна. Только то, что удалось выяснить. Теоретически у каждого была возможность совершить убийство.

— Но зачем?

— Я не говорю про мотив. Это отдельная грустная песня. Я говорю про возможность, которая была у каждого. Следователь Шеховцова могла спуститься с третьего этажа, зная, что Оксана работает в кабинете Рябцева. Оксана, и того не утруждаясь, могла прикончить посетителя и спокойно усесться на свое место чистить перышки. Вы могли подняться по западной лестнице. Лопатников — по восточной. Прокурор вообще неизвестно где был — утверждение, что он сидел в архиве, проверить невозможно. Больше всего рисковал бы охранник Недоволин. Ему пришлось бы оставить пост, побежать по центральной лестнице — а его могли увидеть из любого конца здания, — добежать до кабинета, сделать черное дело, спуститься незамеченным. Долгий вояж, согласитесь. А ведь кто-то тем временем мог войти в здание или позвонить на пост… — Турецкий замолчал. Начал делать пометки в блокноте.