Артур Крупенин - Каникула (Дело о тайном обществе)

Падре раскрыл тетрадь и, щелкнув ручкой, вывел жирную единицу. Под этим номером в его списке будет фигурировать председатель совета Рафаэль Мартин. Кроме чисто административных обязанностей его главной задачей был поиск спонсоров для проектов фонда. Как говорили, к этому занятию у Мартина был врожденный талант – именно поэтому он и возглавлял совет уже третий срок подряд. Регулярно посещает мессу, богат, удачлив. Зачем ему мараться? У него и так вроде все есть. Хотя богатства много не бывает.

Вторым в списке священник поставил Луиса Ригаля. По общему мнению, фанатично предан науке. Говорят, Луис в свое время даже отказался от престижной должности в Мадриде ради раскопок в Толедо. Близко дружил с Гонсалесом. По мнению инспектора, был искренне опечален его смертью. Живет с виду весьма скромно – куча книг, да сильно подержанный «сеат» – вот и все богатство. Впрочем, это еще не говорит о бескорыстии, скорее черта характера. В церкви появляется редко, что называется, по праздникам. Учитывая, что Ригаль торчит на работе по двенадцать часов семь дней в неделю, это неудивительно.

Под третьим номером Бальбоа записал Хосе де ла Фуэнте – главного знатока старого Толедо. Этот энергичный шестидесятипятилетний ветеран испанской археологии уже более двадцати лет возглавлял местный археологический музей, а также занимал несколько почетных должностей, в том числе входил в совет фонда, причем считался одним из самых активных его членов. Был знаком с Дуарте, как, впрочем, и почти все остальные. По словам приходского священника, не пропускает ни одной службы. С виду совсем непохож на того, кто способен пойти против Церкви, да и возраст уже такой, что пора больше думать о душе.

Номер четыре – Сусанна Чавес, вице-мэр города. Все в один голос говорят, что стерва. А с другой стороны, как еще женщине прорваться на такую должность? Но это еще не повод ее подозревать. При мэрии существует муниципальный Совет охраны памятников старины, его как раз и возглавляет Чавес. Именно поэтому ее ввели в состав совета фонда. Госпожу Чавес никогда не видели в храме, это плохо. Хотя, к сожалению, таких нынче становится все больше.

Наконец, сам Рамон Гонсалес. Один из тех, кого в свое время звали niños de la Guerra [13] . Отец Бальбоа лично знал пару семей, разорванных той страшной войной на две части: родители в Испании, дети – в бывшем СССР, откуда им долгие годы силой не позволяли вернуться. А по всей стране таких семей были тысячи – вот уж воистину трагедия, достойная Шекспира.

Падре был немного знаком с Гонсалесом при жизни и не очень-то верил в его виновность. Нет, конечно, у Рамона были свои слабости – он слыл неисправимым бабником – но это совсем другое, пусть даже и не богоугодное дело. Тем не менее Рохас упорно продолжает считать Гонсалеса основным подозреваемым. Ну зачем было Гонсалесу во всеуслышание объявлять о намеченной встрече с Дуарте, если он собирался его убить? И вся эта история с галстуком тоже представляется весьма шаткой.

Как бы там ни было, а Рохас уверен, что выводить Гонсалеса из числа подозреваемых пока рано, и определенные основания на это у инспектора есть. Во-первых, Рамон жил в Мадриде в то время, когда там произошли убийства священников. Да и смерть монаха тоже случилась неподалеку. Во-вторых, если придерживаться версии семейной вендетты, не стоит забывать о том, что дед Рамона Хосе Гонсалес не только воевал в рядах республиканцев, но и прослыл беспощадным мстителем, воздавая по заслугам старому режиму за все совершенные и мнимые грехи.

Падре принялся машинально перебирать лежащие на столе четки. Да уж, то было ужасное время. Бальбоа много раз слышал от братьев во Христе леденящие душу воспоминания о самых черных днях испанского духовенства, таких как шестое ноября 1936 года. Тогда в Мадриде республиканцы поставили к стенке более двухсот священников и монахов только за то, что те отважились надеть сутану. И таких окаянных дней было много. Слишком много.

Бальбоа вздохнул, вознес Пресвятой Деве молитву за умягчение злых сердец и, отложив четки, еще раз внимательно перечитал свои записки. М-да, зацепиться пока не за что. Но он обязательно найдет негодяя. С помощью Рохаса или без.

Наскоро обустроившись в толедской квартире Рамона, они стали думать над планом действий.

– Ну, что теперь? – спросила Вероника. Оглядев кавардак вокруг, она внесла первое предложение. – Наверное, стоит начать с генеральной уборки.

– Уборка сейчас дело десятое, давай лучше повнимательнее пороемся в вещах Рамона.

– А что ты, собственно, рассчитываешь найти?

– Понятия не имею, – честно признался Глеб. – Что-то, за что сможем зацепиться.

– Тогда начнем со стола и стеллажей. Если мы ищем какой-то документ, он должен быть там.

Словно старатели в поисках золотых крупинок, они выпотрошили ящики стола и принялись перебирать листок за листком, предмет за предметом. Потратив несколько часов, но так и не обнаружив ничего стоящего, Вероника и Глеб отправились в магазин за провизией.

Для российского гурмана поход в приличный испанский супермаркет – просто праздник какой-то. Когда Глеб увидел, что цена бутылки выдержанного Marques de Cdceres почти в четыре раза ниже, чем в Москве, он чуть было не прослезился. Живут же люди! А колбасный отдел – это вообще отдельная песня. При всей любви Глеба к итальянскому прошутто и французскому жамбону, он признавал, что номером один среди сыровяленых окороков мира был и остается испанский jamön serrano, заслуженно позиционируемый что в римских, что в парижских продуктовых бутиках как истинный creme de la creme.

Основательно затоварившись, они отправились домой. По дороге Вероника вспомнила о каких-то неотложных делах и оставила Глеба одного с покупками. Громыхая связкой ключей, он открыл три входных замка и нос к носу столкнулся с госпожой Савон, казалось, дежурившей за дверью.

– А где же сеньора Гонсалес? – поинтересовалась она.

– Осталась у газетного киоска в двух кварталах отсюда.

– В двух кварталах? Это совсем недалеко – потеряться будет сложно. Тем более что сеньора здесь уже бывала, и не один раз.

Глебу показалось, что госпожа Савон нарочно выделила голосом «не один». Расценив это как приглашение к развитию темы, он вежливо уточнил:

– Вероника, верно, навещала Рамона Гонсалеса?

Изрезанный морщинами рот старухи сложился в подобие улыбки.

– Рамона? С чего вы взяли?

По пути домой Вероника столкнулась на улице с Рафаэлем Мартином, живущим неподалеку. Прозвище, данное ему Рамоном – El Caballero de la Triste Figura [14], – как нельзя подходило этому вечно озабоченному человеку, неуклюжему и утонченному одновременно, лицом похожему на Николая Черкасова в незабвенной роли Дон Кихота. При этом Мартин отнюдь не был лишен мужского обаяния, знал об этом и, как поговаривают, пользовался своим природным даром направо и налево.