Игорь Заседа - Бой за рингом

- Павел Феодосьевич, скажи мне прямо: ты веришь в возможность свершенного Добротвором?

- Верю или нет, факт налицо. Ведь не подложили же ему эту дрянь в чемодан, не подбросили разные там "темные силы" - сам купил, сам положил и привез. Что тут можно ревизовать? Вопрос другой, вот он-то и не дает мне покоя, потому что знаю Добротвора чуть ли не с пеленок. Что толкнуло его на это?

- Или кто?

- Ну-ну, ты тоже не блефуй! - осадил меня Савченко. - Ты видел его кулачищи, даже без перчаток? То-то, такого силой или еще чем-то не принудишь. Тем паче, что Виктор Добротвор во всех отношениях человек цельный и крепкий. Это я могу засвидетельствовать на любом уровне.

- Может, кому-то хотел сделать доброе дело? - Я, каюсь, не рассказал Савченко о разговоре в холле гостиницы в Монреале с канадцем по имени Джон Микитюк. Умолчал, потому что и сам-то толком не определился, как к новости отнестись, какие выводы сделать и что предпринять, чтобы не наломать дров. Ибо давно решил для себя, что разберусь в этой истории досконально и напишу, как бы ни тяжела оказалась правда.

- Добротвор - не ребенок, он несет полную ответственность за поступки. Несет вдвойне еще и потому, что он - Виктор Добротвор, имя его известно в мире. - После продолжительной паузы Савченко, словно споря с самим собой, сказал, нет, выдохнул едва слышно: - Не верю, не могу поверить, в голове не укладывается... Чтоб Виктор Добротвор... Нет!

Разговор с Савченко происходил утром, где-то около десяти. Потом я отправился к себе в пансион писать первый репортаж для газеты. Промучился, считай, битых три часа, а смог выдавить две с половиной странички не слишком интересного текста. "Впрочем, - успокаивал я себя, - о чем писать? Соревнования не начались, никаких фактов, никакой информации, кроме самых общих сведений да описания мест соревнований. Не разгонишься". Но скорее всего не писалось по другой причине: из головы не шел Виктор Добротвор...

Когда в дверь осторожно постучали, я решил, что зачем-то понадобился хозяйке, миссис Келли, и поспешно вскочил из-за стола, чтобы убрать верхнюю одежду, брошенную на свободное кресло.

- Войдите!

- Благодарю вас, сир, - важно пробасил Серж Казанкини, вальяжный, самодовольный и испускающий клубы дыма из верной, короткой, как браунинг, трубки. - Обыскался тебя в пресс-центре, но увы - и след простыл. Никак творишь?

- Привет, Серж. Сел вот кое-что записать на память, - пробормотал я, не решившись признаться, что и впрямь писал: стыдно было за строки, что чернели на белом листе, вставленном в "Колибри".

- Мы с тобой не конкуренты, - произнес Серж традиционную фразу, впервые услышанную мной еще в Монреале, когда мы познакомились во время Олимпиады-76. Она, эта фраза, как печать, скрепляющая наши деловые отношения, и Серж никогда не позволил усомниться в ее крепости. Если вспомнить, то я сам снабжал Казанкини информацией: и тогда, на Играх в Монреале, он мне здорово помог, когда я разбирался с историей гибели австралийского пловца Крэнстона, и четыре года назад здесь, в Лейк-Плэсиде, - в деле журналиста Дика Грегори...

- Так точно.

- Послушай, мой друг, если я не ошибаюсь, ты в здешних краях не был четыре года, не так ли?

- Четыре года и десять месяцев без нескольких дней. А что?

- Тогда извини. - Серж нахмурился, и это уже была не наигранная суровость, к которой он любил прибегать, когда нужно было начать новую бутылку, а ему не хотелось в одиночку браться за бокал. - Да, извини, каждый, конечно, имеет право выбирать себе знакомых по своему разумению.

- Серж, ты начинаешь тянуть волынку, - не слишком вежливо оборвал я его.

- Не знаю, что означает "тянуть волынку", - еще сильнее набычившись, жестко отбрил меня Казанкини, - но скажу тебе: в Америке нужно отдавать себе отчет, с кем имеешь дело, иначе можно вполне попасть впросак. Особенно ежели ты приехал из страны по имени СССР.

- Да ты можешь в конце концов сказать, в чем дело? - Серж не на шутку вывел меня из себя, что, впрочем, было делом не столь уж и сложным при моем отвратительном настроении, что не покидало меня со времени приземления в аэропорту "Мирабель".

- Я бегал за тобой в пресс-центре, потому что тебя разыскивал Нью-Йорк.

- Какой Нью-Йорк? - растерялся я. - Мне никто не мог оттуда звонить...

Тебя разыскивал человек по имени... - Серж сделал глубокомысленную паузу и впился в меня своими итальянскими черными глазищами, словно хотел проглотить со всеми ненаписанными репортажами из Лейк-Плэсида, - по имени Джон Микитюк.

- Что же в этом ты узрел необычного? Известный боксер, почему я не могу быть с ним знаком? - сказал я как можно беспечнее, хотя у самого сердце екнуло: Джон не разыскивал бы меня без веских на то причин. Но почему он очутился и Нью-Йорке, ведь, помнится, он и словом не обмолвился при нашей встрече, что собирается в Штаты. Хотя... для него, профессионала ВФБ - Всемирной Федерации бокса, - национальная принадлежность ровным счетом ничего не значила.

- Слушай-ка, парень, - сказал Серж, и я был искренне удивлен и его тоном, и главное - этим словечком "парень", столь распространенным в Штатах в обращении между полицейскими и ворами. Во всяком случае я был в этом уверен, потому что именно так обращались к преступнику или подозреваемому доброжелательные и добродушные американские полицейские во всех заокеанских кинодетективах, виденных мной. - Я не американец и никогда им не стану. Для этого нужно родиться здесь, а не во Франции, можешь мне поверить. А местные нравы и неписаные законы изучил за годы проживания здесь совсем неплохо. Кстати, во время Игр в Лос-Анджелесе, где я действительно был только спортивным журналистом и никем другим, мне довелось перепробовать немало тем из местной жизни. Одна из них принесла мне премию Ришелье - за лучший политический репортаж о гангстерах и наркотиках. Если меня мафия не отправила на тот свет, то лишь потому, что я иностранец и писал для французских газет, те, естественно, не читают ни следователи Управления по борьбе с наркотиками, ни федеральные судьи, принимающие такие дела к рассмотрению. Мне кажется, руководству мафии мои публикации пришлись по душе - как-никак реклама их всемогущества. Так вот, Олег, - теперь я не сомневался, что Казанкини действительно глубоко взволнован и не пытается даже скрывать это, - человек, разыскивавший тебя, имеет самое прямое отношение к мафии и наркотикам...

- Час от часу не легче! - вырвалось у меня. В голове все перепуталось. Еще секунду назад четкая однозначная информация и выводы относительно Джона Микитюка превратилась в огромную аморфную массу, затопившую подобно раскаленной лаве мой мозг, лихорадочно пытавшийся выбраться из сжигающей черноты.

- Вот видишь, - сказал Серж, не догадываясь, что мы думаем о разных вещах.