Игорь Заседа - Бой за рингом

Тут телефонный звонок обернулся спасительной передышкой. С чего начать? Ведь главное - Добротвор, вот самая потрясающая новость. С нее и нужно начинать!

Савченко, выслушав говорившего, недовольно, непривычно желчно бросил невидимому собеседнику:

- А ты и выкладывай начистоту, как было. В кусты, а, востер! Кому же отдуваться прикажешь? Когда славой чужой прикрываться, ты тут как тут. Нет, Иван, ты мне голову не крути: он был твоим спортсменом в первую очередь, значит, тебе и первому держать ответ. Не стращай, не нужно, я не из трусливых. Да, защищал, да, помогал! Значит, ошибся. Бывай...

Медленно, точно оттягивая время, тщательно уложил трубку, но было видно, что внутри у него все кипело и он с трудом сдерживал себя.

- Что, Паша?

- Как не любим мы смотреть правде в глаза...

- Ты о чем?

- Впрочем, ты, кажись, тоже был моим единомышленником, тоже принимал участие в его судьбе...

- В чьей судьбе? - догадка уже притормозила бег сердца.

- Добротвора...

- Что еще с ним произошло?

- Умер...

- Умер? - Мне померещилось, что я проваливаюсь куда-то вниз.

- Да, от слишком большой дозы наркотиков...

- Что ты говоришь, Паша? Добротвор - наркоман?

- Выходит, ошиблись мы с тобой в нем... Проскочили мимо сада-огорода... История получилась грязная, хотя такую возможность я никогда не сбрасывал со счетов. Слишком уж мы увлеклись в последнее время профессионализацией. Да и от вас, журналистов, только и слышно: профессионально выступил, профессионально силен, профессионально... А ведь о главном, о человеческой сути, стали забывать. Совершит спортсмен проступок, так у него легион заступников на самых разных уровнях: простить, побеседовать, пусть даст слово, что больше никогда не будет... он ведь такой мастер, такой профессионал. Что ж тут удивляться, когда чертополохом эгоизма и вседозволенности зарастает чистое поле совести...

Я почти не слышал Савченко. И рука моя не потянулась к синей нейлоновой сумке, где лежал магнитофон с записью признаний Тэда Макинроя... Зачем она теперь?

- Когда это случилось? - только и смог выдавить я, когда Савченко умолк.

- Три дня назад... В квартире обнаружен целый арсенал - шприцы, наркотики - готовые и полуфабрикаты... Заведено дело... Если тебе интересно, могу свести со следователем. Пожалуй, даже в этом есть смысл, ты ведь тоже знал, и знал неплохо, Добротвора, твои показания будут полезны.

Словно спеша избавиться от неприятной темы, не ожидая моего согласия, Савченко набрал телефонный номер. Когда ответили, нажал кнопку громкоговорителя, чтоб я мог слышать разговор.

- Леонид Иванович, Савченко. Есть новости?

- Здравствуйте, Павел Феодосьевич, - громко и отчетливо, точно человек находился с нами в комнате, но вдруг стал невидимкой, прозвучал голос. Знакомый голос Леонида Ивановича Салатко, заместителя начальника управления уголовного розыска, а для меня просто Леньки Салатко, с коим столько спортивной соли съедено. Он уже подполковник, располнел, выглядел солидно, как и полагается подполковнику, я даже слегка робел, когда видел его в форме. - Работаем.

- Леонид Иванович, я хочу вам порекомендовать побеседовать с журналистом Олегом Ивановичем Романько. Он у меня сидит. Кстати, был свидетелем того происшествия в Монреале, да и вообще знал Добротвора чуть не с пеленок. Возможно, его показания тоже будут полезны.

Я, не вставая из кресла, протянул руку, и Савченко сунул мне трубку.

- Привет, Лень, рад тебя слышать, век не виделись!

- Здравствуй, Олежек, увидеть бы тебя. Как говорится, не было бы счастья, так несчастье помогло. Ты, читал, в Японии обретался? И когда тебе надоест скитаться по разным там заграницам? Я не был за границей ни разу, ну, Болгарию же ты заграницей не назовешь? - а в другие не тянет... Когда сможешь заглянуть?

Как-нибудь попозже... Отпишусь, отчитаюсь за командировку и тогда зайду.

Ну, гляди, жду тебя в любой день, Олежек!

Савченко выключил микрофон.

- Я же забыл, - виновато произнес он, - что куда ни кинь - всюду бывшие спортсмены окопались. А еще говорят, что спорт - забава. Людей воспитываем, и неплохих. - Я знал эту привычку Савченко говорить и возбуждаться от звука собственного голоса. Но тут он быстро спохватился: Бывает, бывает, и брак выдаем...

Я вскоре распрощался с гостеприимным зампредом, вышел из Комитета и побрел куда глаза глядят. Потом зарядил нудный, холодный дождь, и это свинцовое небо - все было под стать настроению. Хотелось проснуться и убедиться, что все случившееся три дня назад - сон, дурной сон, когда ты вскидываешься посреди ночи и никак не можешь уразуметь - во сне или наяву происходит действо.

Я потолкался в сыром, душном помещении магазина тканей на Крещатике. Меня кто-то толкал, кому-то я наступал на ноги и извинялся. Зачем-то брал в руки и мял совершенно ненужные мне шерстяные ткани, просил показать тюк, лежавший на верхней полке, чем вызвал недовольство продавщицы с перевязанным платком горлом и сиплым голосом; ткнулся в кафе при метро, но к кофеварке было не протолкнуться - цены на мировом рынке на кофе, говорят, никак не могут упасть. Поймал себя на мысли, что в разгар рабочего дня народу как в праздник. Но вот в кафе-мороженом - ни души, и закутанная в толстую шаль пожилая продавщица равнодушно выдавила из автомата некое подобие светло-коричневого "монблана". Не забыла сунуть пластмассовую ложечку, налила стакан ледяного виноградного сока из автомата-холодильника, Отсюда, со второго этажа, Крещатик выглядел вовсе осенним - лужи, кое-где уже и желтые листья поплыли, как кораблики в бурном море...

Мороженое я есть не стал, а вот сок выпил с удовольствием, и он несколько охладил перегретый мозг.

- Надо к Марине зайти, теперь пацан-то к ней перешел, - подумал я вслух. - Может, чем и помочь нужно. - И хотя бывшая жена Добротвора и прежде не вызывала во мне симпатий, а после "ограбления" квартиры Виктора я вообще воспылал к ней презрением, тем не менее теперь от нее зависела судьба семилетнего славного мальчишки, в коем отец не чаял души. Чем больше я сидел на открытой веранде кафе, тем сильнее крепло мое решение.

Чтоб не откладывать дело в долгий ящик, решил зайти немедленно, тем более что жила Марина рядышком, на Заньковецкой. Мне случалось пару раз бывать в ее родительском доме еще тогда, когда они только поженились и Виктор перебрался к жене "в приймы", как он говорил. Впрочем, без квартиры Добротвор оставался недолго: он стал тогда быстро выдвигаться и вскоре стал лидером в своей весовой категории не только у нас в стране. Ему шли навстречу во всем.

Но прежде я заскочил в телефонную будку и позвонил в редакцию. Предупредил, что буду к трем, не позже. Это было как раз время, когда дежурный редактор по номеру приступал к своим обязанностям и должен был находиться в кабинете.