Анатолий Безуглов - Следователь по особо важным делам

— Колю?

— Да, Николая Гордеевича.

— А как же. Хорошо знаю.

— Какие у него были взаимоотношения с Аней?

— Так он ведь ещё допрежь Валерия за ней ухаживал…

Она подтвердила мои догадки.

— До того, в смысле, как они вообще стали с Валерием встречаться?

— Да. Ну до того, как они, это самое, пожили с Валерием у ни.х в доме и он уехал к родителям за разрешением жениться. Так вот, Николай ещё раньше него дружил с Аней. Я не знаю, как правильно сказать. В старое время парень пройдёт с девушкой по улице, считай, кавалер, жених, стало быть. Теперь говорят-дружит. Ну, а она, значит, выбрала Валерия… Валерий уехал. Потом родился Серёжа. Николай после института тоже укатил и объявился снова в прошлом году. Какую-то диссертацию сдавать. Или отстаивать, не знаю я их порядков… Ну, и опять к Ане подлаживаться. Первая любовь не ржавеет… — «Это мы знаем.

Знакомая народная мудрость», — подумал я про себя. — Аня его, конечно, привечает, не погонишь же живого человека. А я вижу, не может она Валерия из сердца выбросить совсем. И мечется между огнём и полымем…

— Ильин бывал у неё дома?

— Бывал. Частенько. С Серёжкой играл. Ко мне.вместе приходили.

— И как у них, что чувствовалось?

— Погоди, мил человек. Я смотрю, он с Серёжкой, как с родным. Вышел это Коля на минуточку, а я Ане и говорю, мол, зачем парня мучаешь. Да и себя определить надо.

А она мне: теть Фиса, так называла всегда, теть Фиса, говорит, я сама ещё разобраться не могу, куда уж вам…

Короче говоря, спровадила меня. Николай, скажу вам, шибко Сергею Петровичу нравился…

— Аниному отцу?

— Ага. Мне говорил по секрету, что, мол, крепкий мужик из него получится… Слово, правда, другое употребил.

Дай бог памяти… Да, добротный, говорит. Хозяин справный.

Он им, помню, заборчик новый поставил. — Да, забор Ильин поставил крепкий. — Сергей Петрович слаб был…

Я перебил старушку:

— Так значит, вы спросили у Ани, выйдет ли она за Ильина? А дальше?

— Дальше? Один раз ещё только и был разговор. Прихожу я к ним утром в субботу или в воскресенье, не помню точно, какое-то дело до Ани было. Гляжу, Николай в кухне под краном умывается. Она ему полотенце подаёт… Я что-то такое сказала ей. В шутку. Хорошо, мол, когда мужик в доме. Она ничего не ответила…

— И когда это было?

— Ой, запамятовала.

— Пожалуйста, припомните.

— Какой-то, кажись, праздник обратно был. Вспомнила! Верно. Не суббота, не воскресенье, а праздник. Седьмое ноября.

— Значит, Ильин у неё ночевал?

— Выходит,ночевал.

— А как он воспринял приезд Валерия?

— Вот и получается, что Валерий ему уж во второй раз дорогу перебежал,

— Вы не знаете, они встречались после этого?

— Не знаю, врать не хочу.

— Он провожал их?

— На вокзале я его не видела.

— Аня его вспоминала или нет?

— Муж приехал…

— А она це просила вас не говорить при Валерии об их отношениях?

— Уж какие там были отношения, я не знаю…

— Человек бывал в доме… Ночевал… А вы — близкий, почти родной, могли проговориться.

— Родно-о-ой, — протянула Анфиса Семёновна. — Роднее не было. Что-то в этом роде Аня меня предупреждала.

Говорит, надо все начинать сначала. А старое — вон. Я, хоть и старуха, смекаю ещё. Могла и не предупреждать. Я худа ей не желала. Хотела бы всегда помогать, всей душой.

И вот этими старыми руками…

Мы говорили долго. Воспоминания волновали старушку. Видимо, Кирсановы являлись самыми близкими, если не единственными людьми в её жизни, память о которых воскрешала много хорошего и дорогого.

— Ещё один вопрос. Когда умер отец Ани, возникало у неё желание покончить с собой? Может быть, она вам говорила об этом?

— Нет, не припомню такого. Горевала шибко. Но молодость своё брала. — Анфиса Семёновна подумала. Помолчала. — Нет, не было и мыслей таких у ней.

Я чувствовал, Анфиса Семёновна утомилась. Да и сам, признаюсь, стал терять ясность направления беседы. И решил на сей раз закончить.

Она вдруг спохватилась:

— Скажи, мил человек, а для чего тебе все это надо?

Может, что нехорошее открылось?

— Да чего уж хорошего в Смерти человека? — уклончиво ответил я. — Тем более такой молодой и красивой женщины.

— Верно. Ей бы жить да жить. А уж как о Сергее вспомню, так сердце кровью обливается. Да и Валерий безвинно страдает.

Все же мой ответ старушку не удовлетворил. Но у неё хватило такта и ума в дальнейшие вопросы не вдаваться.

Неглупая была эта Анфиса Семёновна. Хотя на вид простая и бесхитростная…

Можно ли было ей верить? Я не мог найти причин, для чего бы ей стоило говорить неправду.

А если человек врёт только для красивой лжи — это болезнь. Это патология. Такие тоже мне встречались.

Нет, крёстная Залесской была в здравом уме.

Но все-таки её показаний для меня было мало. И я отправился в сельскохозяйственный институт.

Уже один взгляд на теснившиеся на небольшом пятачке здания говорил о его эволюции.

Все, по-видимому, началось с длинного одноэтажного строения красного кирпича врасшивку. Так строили ещё до революции. Может, это была церковноприходская школа.

Потом выросло двухэтажное. Кирпич и дерево. Много стекла. Местный, так сказать, конструктивизм. Площади и солидности хватало поначалу только для техникума. Но когда размахнул свои крылья домина в пять этажей, с колоннами, портиками, капителями, с декоративным карнизом, с широкой лестницей, проглотившей полдвора, внушительное здание не могло стать не чем иным, как высшим учебным заведением. А что оно, учебное заведение, будет жить и развиваться дальше, категорически утверждала пристройка наших дней. Совершенно гладкий, ровный параллелепипед с широкими окнами и керамзитовой штукатуркой.

Слово теперь оставалось за достижением будущей архитектуры. Тогда институт, возможно, дорастёт до академии…

Исполняющий обязанности ректора разговаривал со мной недолго.

— Да, да, слышал. Печальная история. Залесского я не помню. А вот Кирсанову — хорошо. Аккуратная, дисциплинированная. Активистка. У Ильина я присутствовал на защите. Положение обязывает — председатель учёного совета. Но, скажу откровенно, на его защите я испытывал удовольствие. Редкое сочетание — хорошая научная подготовка и практический опыт. Но, сами понимаете, в личном житейском плане я Ильина, можно сказать, не знаю совершенно.

Тем более он у нас был аспирант-заочник. Поговорите лучше с профессором Шаламовьш. Он его научный руководитель…

Секретарша ректора помогла мне найти Шаламова в коридоре института.

Яков Григорьевич извинился, что мне придётся немного подождать: он заканчивал разговор с двумя грустными, усталыми молодыми людьми. По-моему, разговора не было.

Сухощавый, седой как лунь профессор спокойным, методическим голосом вбивал в смиренных учеников что-то важное для них. Уверен — совершенно напрасно. Когда он их отпустил, они пошли прочь сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, пока не побежали.