Александр Кузнецов - Пелена

— А это кто? — ткнул он пальцем в портрет.

— Эрве Д. Француз. Эмигрант времен французской революции. От него и пошли все Д.

— А… А это?

— Это мой дед, художник Сергей Сергеевич Д.

— Тот самый? Знаменитый?

Я промолчал.

— А кто его рисовал? — опять спросил Григорий.

— Портрет работы Лансере…

С портретов мы не перешли на бронзу или миниатюры, как это можно было бы ожидать. Григорий просто тыкал пальцем во все подряд, без всякого разбора, и я очень обрадовался, когда в кофеварке начало булькать и сквозь ее стеклянную крышечку стало видно, что кофе почернел.

— Кофе готов, давайте выпьем кофе, — предложил я и, не дожидаясь его согласия, стал накрывать на стол. Мне удалось усадить его, сунуть ему в руки хрупкую чашечку и направить разговор в нужное мне русло.

— Вы знаете, Григорий Петрович, я все не могу забыть вашу пелену «Богоматерь Владимирская». Какая прекрасная, какая удивительная вещь! Где она теперь?

— Дома. Где же ей быть? — ответил он и добавил: — Над диваном висит.

— Очень жалею, что не рассмотрел ее как следует, не прочитал надписей. Вернее, прочитал, но не до конца. По низу там, кажется, написано крупно «Владимирская Богоматерь?»

— Наоборот: «Богоматерь Владимирская».

— Ну да, конечно, «Богоматерь Владимирская». А вот что там было написано с обратной стороны, я не успел прочитать, вы так быстро свернули пелену… Помню только: «Андрея Семеновича и Дмитрия Андреевича Строгановых». Дата там есть какая-нибудь?

И он попался на мою удочку.

— Там написано так: «Дар Андрея Семеновича и Дмитрия Андреевича Строгановых собору Благовещения». А даты никакой не стоит.

Все. Притворяться, слава богу, больше было не надо. Я мог открыть карты.

— Давайте я вам еще налью, — я взял у него чашечку, наполнил ее крепким кофе и передал обратно. — Пожалуйста. Теперь я прошу вас, Григорий Петрович, — начал я, — внимательно выслушать меня. Дело очень серьезное, вы даже представить себе не можете, насколько это серьезно… Так вот, слушайте. Ваша пелена почти три года назад украдена из Сольвычегодского музея. Она оценена более чем в пятьдесят тысяч рублей, и, стало быть, воровство ее расценивается как крупное государственное хищение, как особо тяжкое преступление, которое наказывается высшей мерой. Вы об этом не знали, а я узнал случайно, попав в музей. Теперь я вам об этом сообщаю. Вы понимаете?.. Что нам остается делать? Наш долг, как мне думается, ваш и мой, вернуть эту пелену музею. Мы обязаны так поступить и в силу существующих законов. Ведь хранение краденного тоже считается преступлением, если не ошибаюсь. Так или иначе, «Богоматерь Владимирскую» придется срочно вернуть.

Я говорил это, а сам следил за выражением его лица. Не могу сказать, чтобы оно изменилось. Адаров не вздрогнул, не побледнел и не покраснел, как описывается в романах в подобных случаях. Глаза его ничего не выразили, кроме удивления. Он удивился. И не сразу нашел, что ответить.

— Вранье, — наконец, проговорил он. — Кто вам это сказал?

— Нет, не вранье. Дело в том, что украденая пелена имела особые приметы, кстати, хорошо известные милиции. Мне о них рассказали в музее. Этих примет две: надпись с обратной стороны — «Дар Андрея Семеновича и Дмитрия Андреевича Строгановых собору Благовещения», а вторая примета заключается в отсутствии с низу пелены четырех кистей, самой крайней справа и через две кисточки еще трех. Что вы на это скажете?

— Все точно, — еще более удивился Адаров, — но все-таки мне не верится. Не может быть! Моя пелена из бабкиного сундука. Она пролежала там сто лет. Я же вам говорил про старуху.

— Говорили. Я думаю, что здесь-то как раз и таится какая-то ошибка. Мы не знаем, как и когда попала пелена в сундук. Пьяница, продавший ее, мог напутать или выдумать, что она пролежала там сто лет. Я об этом много думал. Тут может быть тысяча самых неожиданных вариантов. Представьте себе хотя бы один из них. Какие-нибудь мальчишки, подростки из озорства украли «Богоматерь Владимирскую» из музея. Украсть ее, видимо, было несложно. Музей велик, пустынен и не охраняется так, как Эрмитаж, где в каждом зале сидит дежурная. В Сольвычегодском музее всего одна охранница, она же научный сотрудник. Пелена не картина в раме и не икона, писанная на доске. Свернул ее трубочкой — и под рубашку. Так вот, украли ее мальчишки из баловства, а куда деть не знают. Принесли и отдали бабушке. Или просто бросили, а бабушка подобрала и в сундук. Могло так быть?

— Могло, — согласился Григорий.

— Вот. А могло быть и иначе. Мы не знаем, как это случилось, но факт остается фактом: ваша пелена три года назад украдена из музея.

— Что же теперь делать? Вы сообщили об этом кому-нибудь? — растерянно спросил он.

— Нет, не сообщал. Хотел было рассказать директору музея, да не понравился он мне. Решил сначала поговорить с вами.

— Правильно сделали. Спасибо. Мы сами разберемся.

— Это еще не все.

Он молча смотрел на меня тяжелым взглядом.

— Вчера я был у вас дома, — продолжал я, — Людмила не нашла пелены.

Если бы он не поторопился, я бы рассказал ему, что его жена очень сердита на него, говорит, что жить с ним больше не будет, и хотела продать мне все иконы, в том числе и пелену. Но он перебил меня вопросом, который меня моментально опять насторожил.

— Она в комнату вас пустила? — спросил он.

— Нет, — соврал я, — она была не очень-то любезной. Мы разговаривали с ней в прихожей.

— И долго она искала пелену?

— Не очень.

— Молодец Людмила, — улыбнулся он. — Я ей запретил в мое отсутствие что-нибудь показывать людям. Я ей сказал: «Кто бы ни пришел, никому ничего не показывай и в комнату не пускай». На стене висит богоматерь-то, над диваном. Сейчас к нам много ездят разных… Как узнают о моей коллекции, так сразу лезут прямо к нам домой. Не спросясь. И все норовят купить чего-нибудь по дешевке или даже даром выманить… Так как же мы будем действовать? — перешел он к делу. — Что вы мне посоветуете?

— Как только вернетесь домой, сразу поезжайте в музей и отнесите пелену. Там есть такой Иван Игнатьевич Портнов, директор музея, суровый мужчина, но вы его не бойтесь, расскажите все как есть. Если он в порядке благодарности потянет вас в милицию, не смущайтесь, дайте показания и в милиции. Я думаю, в итоге они должны вас как-то поощрить. Скажем, денежную премию выдать.

На этом мы и порешили. Я попросил Григория оставить свой адрес, но он сказал, что еще не устроился в общежитие и будет знать свой адрес только к вечеру. Он обещал звонить и до отъезда еще обязательно зайти (последний экзамен у него был через три дня). Да-да, конечно, он подробно опишет мне, как окончится эта история.

Мы пожали друг другу руки.