Бернар Миньер - Не гаси свет

— Почему мама больше не заходит в дом? — спросил ее брат, ему Сервас дал бы не больше семи.

— Не знаю, Артур, правда не знаю, она мне ничего не говорила, — вздохнул астронавт. — Ладно, где ваши вещи?

Девочка кивнула на оставленные у порога рюкзачки.

— Отнесите их в комнаты. Мне нужно закончить разговор с этим мсье, а потом будем печь вафли, — улыбнулся Леонард. — Нравится такой план, дружок?

— Супер!.. Дархан, ко мне! — позвал мальчик.

Черный великан вскочил и начал спускаться по лестнице, виляя хвостом. Артур обнял его, как плюшевую игрушку.

— Какая у нас программа? — поинтересовалась девочка.

— Сначала позавтракаем, — сказал ее отец. — Потом покатаемся верхом. Сходим в кино и… пробежимся по магазинам. Годится?

Дочь Фонтена энергично покивала, и дети исчезли.

— Милые ребята, — заметил Сервас.

— Спасибо…

— Итак, вы сказали, что «наверху все пошло не так», я правильно понял?

Космонавт помолчал, собираясь с мыслями.

— Да… — Мартену показалось, что его собеседнику вдруг стал неинтересен их разговор, что ему не терпится выставить его за дверь, чтобы заняться детьми. — В Звездном городке Мила охмурила Сергея, а на станции начала манипулировать экипажем, пытаясь восстановить всех друг против друга. Мы прилетели втроем — Павел Коровьев, Мила и я, и нас встретили «старожилы» — двое американцев и русский. МКС состоит из модулей, построенных русскими, американцами, европейцами и японцами, хотя в тот момент японская лаборатория Кибо еще не была до конца оборудована. Станция — длинная, разделенная на отсеки труба — чем-то напоминает подводную лодку или гигантский конструктор «Лего», плавающий вокруг Земли. «Русские» каюты расположены на «корме»; там мы проводили б о льшую часть дня и спали, хотя все члены экипажа свободно передвигаются по станции. Мы, конечно, не знали, что именно Мила говорит у нас за спиной, но по холодку в тоне остальных поняли: что-то не так. Сначала все собирались за столом в узле «Юнити», соединяющем две части станции, но постепенно, по непонятной причине, между «старичками» и «новенькими» стало нарастать напряжение. Мы не подозревали, что за всем этим стоит Мила. Она проводила много времени с американцами и русским и наверняка сплетничала и оговаривала нас. Я знаю эту женщину: она умна и коварна, так что ей удалось запудрить мужикам мозги — да так ловко, что они этого не заметили, а к нам стали относиться как к двум придуркам. Я читал отчет о расследовании, которое русские провели после случившегося: там были и показания членов экипажа. Те трое лопухов не поняли, что Мила ими манипулировала, и заявили, что вытягивали из нее признание только что не клещами, но в конце концов бедняжка рассказала, что мы с Павлом безостановочно ее преследуем и унижаем, пытаемся изолировать, выставляем дурой и даже позволяем себе неуместные жесты — в физическом смысле этого слова. — Фонтен издал горький смешок. — Павел Коровьев — самый прямой и честный человек из всех, кого я знаю, старомодно уважительный с женщинами. Он так до конца и не «отмылся» от диких обвинений Милы и не оправился от этой истории…

Лео поднял глаза, услышав смех и веселые возгласы детей, доносившиеся со второго этажа.

— На орбите у нас с Милой состоялся еще один разговор, — заговорил он снова. — Она заявила, что аборт делать поздно, а я повторил, что не призн а ю ребенка. Она умоляла, кричала, плакала… Совсем обезумела. А потом сымитировала изнасилование и отправилась «на ту сторону» в разорванной одежде и с синяками на лице. Медицинское обследование выявило у нее… внутренние повреждения анального прохода ! Не знаю, как она это сделала… Я подозревал, что у Милы не всё в порядке с головой, но и вообразить не мог, что она настолько чокнутая, чтобы причинить себе физический вред… Наверное, она сотворила все это, пока мы с Павлом спали. Скандал вышел ужасный, и Земля прислала «спасательную экспедицию», чтобы эвакуировать нас.

Фонтен резко поднялся, сходил на кухню, налил себе стакан воды, вернулся и посмотрел на гостя; в его глазах были гнев и… ненависть. Сервас заметил, что у космонавта дрожат пальцы.

— Несколько недель, пока работала комиссия, нас с Павлом держали в изоляции. Потом сняли все обвинения, но мы знали, что о космической карьере можно забыть… Особенно мне. Мила была моей подругой, значит, я отвечаю за случившееся… Теперь я представляю Космическое агентство на коктейлях, служу, так сказать, «витриной», «торгую лицом», — закончил Леонард свою историю. — Я открыл небольшую фирму, но мне не хватает космоса. Как же мне его не хватает… У меня даже была легкая депрессия, с бывшими космонавтами такое часто случается. Некоторые впадают в мистицизм, другие отгораживаются от мира, многие топят хандру в алкоголе… Смириться с мыслью, что больше никогда не окажешься на орбите, невозможно. А если все кончается вот так…

Сыщик кивнул: «Понимаю».

— Сказав, что знаете, кто убил Кристину, вы имели в виду Милу? — спросил его собеседник.

— Да.

— Как вы догадались?

Мартену вспомнилась фраза из дневника Болсански: «На станции я тоже слушала оперу…» — она-то и выдала Милу.

— Опера подсказала, — ответил полицейский.

— В смысле?..

— Сегодня ночью мне снилась опера, — пояснил сыщик. — Проснувшись, я понял, что сон был навеян рассказом Милы…

— И всё?! Что же вы намерены делать?

— Прижму ее. Но быстро не получится. Хорошо бы обыскать ее дом и окрестности, но мне пока не хватает доводов для получения ордера…

На лице Фонтена появилось скептическое выражение.

— Я понимаю ваши сомнения, но поверьте: хватка у меня не хуже, чем у вашего Дархана, — сказал майор. — Я уже вцепился вашей подружке в ногу, хоть она этого и не знает. Помогите мне, дайте хоть что-нибудь — самую малость, — чтобы убедить судью…

Космонавт сверлил сыщика недоверчивым взглядом, как будто хотел прочесть его тайные мысли.

— Почему вы считаете, что я могу это сделать? — поинтересовался он наконец.

Сервас встал, пожал плечами.

— Ваши возможности безграничны, мсье Фонтен. Такому человеку, как вы, меньше всего подходит роль жертвы. Подумайте об этом.

Февраль выдался дождливым, ветреным и невеселым. Бесконечные косые дожди шли с утра до вечера, небо было затянуто сырыми тучами, по дорогам текли грязь и вода, и Мила чувствовала, как печаль и отчаяние проникают ей под кожу.

На прошлой неделе она вызвала техника, и тот поставил под крышей четыре дополнительные камеры с детекторами движения, но они фиксировали одно — как она уезжает на машине на работу, а вечером возвращается. Каждую ночь ей становилось плохо. И каждую ночь перегорали лампочки — по необъяснимой причине.