Бернар Миньер - Не гаси свет

Штайнмайер вспомнила Жеральда, и ее снова ужалила обида. Что преследователь знает о ее отношениях с женихом? Это он снимал Денизу и Жеральда? Зачем намекать на Жеральда, прислав очередную оперу? Это не совпадение… Жеральд — часть уравнения… Кристина почувствовала, что ее рассуждения снова приобретают параноидальный оттенок, и переключилась на Денизу. Могла аспирантка нанять бандита, чтобы запугать соперницу, заставить ее отказаться от любимого человека? Абсурд. Притом смехотворный. Такое бывает только в кино. «И в передачах типа “Введите обвиняемого”, — произнес тоненький голосок в голове журналистки. — То есть в реальной жизни, дорогуша…»

Женщина попыталась отмахнуться от него, но надоеда не успокоился: «…ревность, зависть, месть — самые распространенные побудительные причины… Вспомни адвокатов, которых ты приглашала на передачу, вспомни их истории: ты удивишься, старушка, на что некоторые люди способны под влиянием ревности или приступа гнева…»

Что же ей остается, какой выбор? Кристина достала телефон и проверила сообщения и пропущенные звонки. Лео уже должен был связаться с ней. Он сказал, что наведет справки, мобилизует свои связи… Получилось у него что-нибудь или нет? Только бы получилось…

Она не позволит психованному мерзавцу портить ей жизнь вечно.

Эта мысль взбодрила Штайнмайер лучше адреналина. Она отреагирует. Но не так, как думает ее преследователь… До сих пор он опережал ее на шаг, а то и на два, но Макс сообщил ей ценную информацию. Да. Она передаст Лео все, что услышала от бродяги, это во-первых. У Лео есть знакомый частный детектив, который сумеет ею воспользоваться. А во-вторых, она немедленно покинет свою квартиру. Макс был прав: здесь оставаться нельзя. Здесь, в этих стенах, она чувствует себя героиней Миа Ферроу из «Ребенка Розмари». Женщина словно наяву увидела, как негодяй входит в дом, писает на коврик, хватает Игги, ломает ему лапу, подкручивает батарею, вставляет диск с оперой в стереосистему… Она представила, как он вламывается ночью в квартиру — тумбочка, подставленная под ручку, вряд ли его остановит, да и засов тоже.

Вопрос в том, куда пойти. Может, собрать чемодан и попросить родителей приютить ее на несколько дней? Голос-брюзга отреагировал без задержки: «Брось, подруга, ты же это не всерьез! Ты дошла до ручки, если первым делом подумала о них. Твои… родители? И что ты им скажешь? Что решила сменить обстановку? Развеяться?»

Голос был прав. «С чего это вдруг?» — спросят мама с папой и даже не попытаются скрыть, что возвращение великовозрастной дочери не входило в их планы. Она не может рассказать им, что в действительности происходит: легко представить, как отреагировал бы милый папочка, узнай он, что его дочь пригласила к себе домой бомжа! Если же она сочинит какую-нибудь историю — не важно какую, — отец увидит в этом подтверждение своей правоты: он всегда считал младшую дочь слабачкой, которая ни за что не найдет своего места в жизни, и пусть бы лучше в живых осталась ее сестра. Он ведь именно так думал — разве нет? — когда напивался и мог признаться себе в своем… своем предпочтении?.. Что же до матери… Мамочка посмотрит на нее и задастся вопросом, где совершила ошибку, она воспримет неудачу дочери как собственное поражение.

Что угодно, только не это…

Хозяйка вернулась в гостиную и налила себе полную кружку кофе. В голову ей неожиданно пришла другая мысль… Она позвонит человеку, который, возможно, не обрадуется, услышав ее голос, но выбора у нее нет. Кристина нашла телефон Илана. Она знала, что в этот час ее помощник еще дома, а когда он ответил, услышала в трубке детские голоса.

— Кристина? — удивился радиожурналист.

В его голосе не было ни враждебности, ни недоверия — только удивление.

— Прости, что беспокою, — сказала его коллега, — но мне нужна услуга. Я знаю, у тебя из-за меня проблемы, и пойму, если ты откажешься, но больше мне положиться не на кого. — И, не дав Илану времени ответить, она объяснила суть дела.

Он долго молчал — видимо, решал, как поступать, — но потом все-таки заговорил:

— Ничего не обещаю… Посмотрим, что я смогу сделать.

— Кто это, папочка? — В трубке послышались голос маленькой девочки и звонок по второй линии.

— Никто, крошка. — Илан повесил трубку.

Телефон зазвонил, и Штайнмайер ответила на вызов:

— Слушаю.

— Кристина? Это Гийомо.

У журналистки оборвалось сердце: тон начальника был ледяным, как зима на Юконе.

— Вчера мне звонили из полиции. Задавали вопросы о тебе, сообщили, что ты сотворила. Я сразу связался с Корделией, и она объяснила, что сначала подала жалобу, а потом забрала ее. — Программный директор тяжело вздохнул. — Черт возьми, Кристина, как ты могла?! Это… это… Все знали, какой у тебя мерзкий характер, но такое… Не могу поверить… — Он скрипнул зубами. — Не приходи завтра утром на работу. И послезавтра. Никогда не приходи. Мы начнем процедуру увольнения в связи с тяжелым проступком и подадим судебный иск.

Пауза.

— Эта девочка считает, что ты достаточно наказана, но я не так великодушен: твое поведение серьезно подорвет репутацию станции, — добавил Гийомо. — Советую найти хорошего адвоката. Грязная чокнутая шлюха…

Сервас не мог припомнить, когда на равнине выпадало столько снега. Выступавший по радио синоптик так увлеченно рассказывал о том, что количество осадков является беспрецедентным, как будто сам же и наслал их на землю. Все по привычке связали это с изменением климата на планете. Холод, жара, наводнение, засуха… Журналисты обожали писать и говорить о глобальном потеплении — ничуть не меньше, чем об экономических кризисах, арабских революциях, разорении банков и ограблениях ювелиров…

Он ехал мимо белоснежных полей и оголившихся на зиму деревьев и слушал музыку старого доброго Густава. Серое небо с холмами тяжелых облаков казалось отражением земной тверди. Центральная часть региона была не такой живописной, как юг департамента, где природным подобием Великой Китайской стены высились Пиренеи, или лесистый Альбигойский край, или местность к востоку от Тулузы, спускающаяся к гостеприимному побережью Средиземного моря. Здешняя природа была… монотонной.

Сервас свернул с национального шоссе на узкую, всю в выбоинах и ухабах дорогу и через три километра увидел справа ферму. Он не торопясь ехал по снегу, надеясь, что в случае чего трактор вытащит его застрявшую машину.

Мартен припарковался у длинного жилого здания, выстроенного из серого цемента, явно не знавшего кисти маляра. Он вышел и сразу поднял воротник, защищаясь от холода. Глядя на дом, майор легко представил себе, какими были детство и юность Селии Яблонки в этом унылом месте, и мгновенно понял природу ее честолюбия. Честолюбие мечтательной девочки, воображению которой было тесно в этих рамках.