Олесь Бенюх - Гибель Эстонии

— Для меня это новость, — наконец, сказал он.

— Надеюсь, приятная? — осклабился «Синоптик».

— Не то слово! — кивнул Росс. — Тем более, что у меня просьба — не могли бы вы меня выручить?

Кохен посерьезнел, молча ждал, что скажет Росс. Коллинс неопределенно улыбался.

— У меня случились непредвиденные расходы и мне позарез нужны 500 долларов.

Не говоря ни слова, Кохен достал из заднего кармана брюк сложенный вдвое кошелек, отсчитал пять сотенных купюр. Подумал при этом: «Руку отдал бы на отсечение, чтобы выяснить истинную причину прихода сюда «Комиссара». Денег у него самого, как они говорят, куры не клевали».

— А вас сегодня ночью взрыв не разбудил? — простодушно спросил Коллинс. — Такой взрыв мощный был.

— Я сплю как убитый, — так же простодушно ответил Росс. — Вы имеете в виду несчастный «фольксваген»?

— А что, ещё что-нибудь подорвали? — заинтересовался «Синоптик».

— Магазин в Бейруте и жилой дом в Иерусалиме.

— Это другое, — вздохнул Кохен. — Это вечно саднящие раны человечества.

Разговор перешел на темы обоюдоострые — Вьетнам и Афганистан, Северная и Южная Кореи, центробежные и центростремительные силы и их роль в распаде мировых империй. И в связи с СССР дилемма: Горбачев и Ельцин — иуды или герои? Нелицеприятный и вместе с тем вполне корректный обмен мнениями. Он сдабривался скверным американским пивом («бадвайзер», «куэрс») и орешками кэшью. Незаметно пролетел час. Стали собираться, чтобы ехать в порт. И тут Кохена вызвал посол. Отсутствовал он довольно долго и Коллинс вынужден был позвонить на «Эстонию» и сообщить, что три пассажира, подпадающие под категорию «V.I.P», возможно прибудут в последнюю минуту. Появился Кохен, лицо в красных пятнах, глаза встревоженные. До борта «Эстонии» не проронили ни слова.

«Квалифицированную вздрючку получил «Синоптик», — без злорадства заключил Росс. — Даже жаль сердешного.»

Эх, Иван, знал бы за что, — не жалел. Шифрованной телеграммой Даггерти сообщалось, что арестован бывший подчиненный Кохена. Имея доступ к особо конфиденциальной информации о военно-морском флоте США, он регулярно на протяжении последних четырнадцати лет снабжал ею русских. Ущерб национальной безопасности колоссален. Вдобавок досталось и от посла:

— Русские в самом Лэнгли агентов вербуют, а вы с ними на доллары налогоплательщиков пиво распиваете. Были бы вы в штате моего посольства, я скорехонько отправил бы вас в отставку. С минимальной пенсией. Из Стокгольма извольте первым же авиарейсом отправиться в Вашингтон.

На автомобильную палубу «Эстонии» Кохен, Коллинс и Росс въехали ровно в девятнадцать ноль-ноль. Договорились встретиться после ужина в Адмиральском пабе и разошлись по каютам. Проходя мимо информационного бюро, Иван обратил внимание на свежую надпись на доске метеорологических данных: «Скорость ветра — 8-10 метров в секунду. Высота волн — 3,5–4,5 метра.»

— Для такой громадины, как распрекрасная «Эстония», это семечки, или как выражается англоговорящая часть человечества — peanuts, прокомментировал он эти показатели и танцующей походкой вошел в свой люкс. В центре гостиной на круглом пуфе сидела Сальме. Она слабо улыбнулась Россу, едва ответила, когда он, склонившись, поцеловал её в губы.

— Что с тобой, Сонечка? Или ты не рада мне? — он стал перед ней на колени, положил ладони на плечи. Она нежно коснулась рукой его лица, ей нравилось, когда он называл её этим именем.

— Рада ли я тебе? — вздохнула она. — Я только о тебе и думаю.

— Тогда что же?

— Устала я, Ванечка. Потому, верно и томят душу дурные предчувствия. Вот до того, как тебе появиться, я вдруг подумала, что ты и вовсе не придешь.

— Глупышка! Мы по-моему раз и навсегда договорились, что между нами теперь правда, только правда и ничего, кроме правды. А значит…

— Я знаю, знаю, — зашептала она, обнимая его за шею и целуя щеки, губы, глаза. — Знаю! Только поделать с собой ничего не могу. Когда я одна, мне кажется, что и ты сам, и все… — она не отважилась произнести слово «любовь» — и все, что случилось между нами, все это привиделось мне во сне. Глаза открыла — и нет тебя. И никогда не будет.

Он взял её на руки, а она продолжала смеяться, и плакать, и шептать еле слышно: «Ты прости меня, дуру сумасшедшую! Я так боюсь, я не могу потерять тебя. Потерять те-бя!»

Когда они одевались к ужину, Росс спросил:

— Хочешь, загадаю загадку, и легкую и сложную одновременно?

— Милый, до загадок ли мне сейчас. Впрочем, если ты хочешь…

— Не в моем хотении дело. Ты должна это знать. Итак, кто довез меня до порта и сейчас располагается в своих каютах?

— Туше.

— Кохен. И Коллинс, твой бомбейский партнер по танцам.

Сальме оторвалась от зеркала, удивление на её лице сменилось тревогой?

— Что им надо, Росс, как ты полагаешь?

— Кохена я знаю давно. Это классный разведчик. Коварный, базжалостный. Несколько дней назад он был в Москве. Зачем? Не знаю. Сейчас он в связке в Коллинсом. Значит, наркотики. Идут по маршруту — значит, операция «Джони Уокер». Неясно главное — их цель.

— Их цель? — она нахмурилась и на мгновение Росс увидел легендарную гонконгскую Читу. — Сдать товар и людей шведам. Глупцы! Как все янки самонадеянны, предельно влюблены в себя. В Швеции нет такой силы, которая остановила бы «Джони Уокер». Их же доллар ломает любой закон.

«Есть такая сила, — подумал Росс. — Есть. Надо рассказать ей о моем факсе омбудсмену. Ладно, сделаю это позднее, когда вернемся. Не стоит отравлять ей вечер».

— Моцарт не объявлялся?

— Нет, — буркнула она сумрачно. — Машины на автопалубе я видела. А его нет даже в списке пассажиров.

— Трейлеры тоже там, «мерседесы»?

— Там. Новехонькие. Сверкающие.

В списке пассажиров Моцарта и не могло быть. В соответствии с легендой он превратился в Карла Кулласеппа, скромного строительного подрядчика из Ванкувера.

Хосе Бланко же, превратившийся в Янара Леппа, с помощью Кайдо Силласте был зачислен в штат команды и определен матросом автопалубы. Все пять машин пригнали люди Томаса Крэгера (владелицей была объявлена госпожа Сальме Пихт) и, пока они не прошли таможенный досмотр, Моцарт — Карл Кулласепп, внимательно следивший за этим со стороны, заметно нервничал. Проявлялось это в том, что он поминутно то сцеплял руки за спиной, то складывал их на груди. И часто шмыгал носом. Знал, что осложнения исключены напрочь, но ничего не мог с собой поделать. Как только вышли в море, Хосе Бланко — Янар Лепп поставил знатную выпивку — белый явайский ром и Смирновскую водку, настоенную на клюкве, — всей своей вахте, включая механика. «Вступительный магарыч» удался на славу. Новичок на ломаном английском с примесью испанских крепких выражений и соленых словечек уже поведал о том, что его родители из Пярну бежали от большевистских палачей в Финляндию, перекочевали в Аргентину, где он и появился на свет Божий; что он удрал от назойливой родительской опеки в Боливию, юнгой болтался по Южным морям, а став матросом обогнул в своих бурных океанских плаваниях с портовыми драками и жаркими ласками неприступных красоток трижды по экватору земной шарик. И в это время появился адмирал в сопровождении Кайдо Силласте. Все встали, в кубрике наступила тишина.