Лилия Беляева - Убийца-юморист

— А вы уверены, что я накопала очень-очень серьезное?..

— Удивлен, Танечка. Слишком вы самокритичны, мой генерал. А всякое излишество — порок.

— Но вы как думаете, кто убийца или убийцы? Кто из них? Или, может быть, я его в глаза не видела?

— Все, все может быть, — уклонился от прямого ответа.

И правильно сделал — нечего задавать ему детские вопросы!

— Но вы хотя бы сразу мне скажете, когда он или они… попадутся?

— Ужас какое любопытство?

— Еще бы!

— Обещаю — сразу.

— Наталья Ильинична ни за что не пострадает?

— А мы её спрячем в одно местечко на время… Но паричок её используем.

— Ой, как интересно… Только ведь я в общем-то не уверена, что тут действовали только Ирина и Андрей. Вернее, уверена в том, что парочка эта имела причины для того, чтобы убивать… Но могло же быть и так, что убивал тот, кто написал на бумажке фамилии своих будущих жертв… Ирина и Андрей вряд ли причастны к листку… А вот какой-нибудь маньяк-юморист…

— Возможно и такое, мой генерал. Только в этом случае юморист должен быть уж очень юморным, ну до беспредела. Разберемся, Танечка, взбодрим свои мозговые извилины. Дело того стоит. А теперь молчок. Мне нужно кое-что кое-кому…

Николай Федорович поднял к губам черный сотовый и, как в прошлый раз, я услыхала какие-то отдельные, вроде, вовсе не связанные между собой слова и цифры:

— Восьмой, десятый… угол… двадцать четыре.

Он довез меня до моего дома. Когда я отворила дверцу машины, чтобы выйти, тихо, но строго сказал:

— Это, конечно, не та история с наркотиками и Домом ветеранов работников искусств, но шутить и здесь со своей жизнью не следует. Итак отключка, грипп, дверь не открывать даже если приедут из Швеции вручать Нобелевскую премию. На всякий случай. Грипп и точка.

— Ждать вашего звонка?

— Ждать. И никаких гвоздей. Не могу гарантировать, что это произойдет скоро. Потому что нельзя своих противников держать за идиотов. Тем более больших юмористов. Чувство юмора, говорят, присуще только весьма неглупым особям! Только! Старайтесь, выздоравливайте, мой генерал!

Что делает человек, брошенный судьбой в одиночку? Которого лишили права гулять, ходить пол улицам, наслаждаться летним теплом, а также поездок в Серебряный бор, где можно вдоволь наплаваться в Москве-реке? Разумеется, человек этот принимается читать… Читает, читает, пока не надоест. Затем ест, пьет то кофе, то чай. Отвечает на телефонные звонки довольно гнусавым голосом:

— Ну! Такой отвратный этот грипп! Бестемпературный, но подлый! Все тело ломит… В ушах звенит. Глаза режет. И сопли, как вода, текут и текут. Лекарства? Да не берут! Мед есть, лимон есть, да, да, чай с малиной пью… Много воды пью… Спасибо за сочувствие…

Скучно, скучно на этом свете, господа, прозябать в одиночестве!

Наконец, настает такой момент, когда хочется музыки, песен… Когда я вдруг вспомнила про кассеты с Высоцким, что взяла без спросу у отсутствующего брата Дарьи, Виктора, в его сарае-мастерской с недоделанным надгробием. Что-то толкнуло, я и ссыпала их в сумку. А потом за всякими скоропортящимися делами — забыла… А они как лежали в той тоже брошенной за ненадобностью сумке, так и продолжали лежать. Терпеливо ждали своего часа.

Высоцкого я с детства люблю. Его могучая энергетика в спайке с юмором и точным словом меня заводит. И если тоска — гонит её прочь, только пятки у неё сверкают. Он поет так, как бы пел на «Варяге» или «Титанике», когда вот-вот и пучина поглотит всех. Но он не желает отказываться от куража. Он не признает силы обстоятельств. Он — сам по себе.

Я вставила кассету в магнитофон, и Высоцкий пошел куролесить:

Я слушала песню за песней. Они грели мне душу. Они звали её в полет. Они учили плевать на потоп, даже если тебя вот-вот накроет с головой.

Только вот какая штука: с каждой дослушанной до конца кассетой таяла моя подпольная надежда на что-то такое-эдакое, порастала трын-травой, вера в высокое качество собственной смекалки таяла…

А мне ведь хотелось думать, — раз уж мозги закручены в сторону сыска-розыска улик, — что эти самые кассеты не простые, подсипывающие из-за старости, но с секретиком…

Однако я уже прослушала пять кассет, а ничего, кроме голоса певца, не возникало. Когда же включила последнюю, шестую, — и Высоцкий пропал, поползли какие-то шаркающие звуки, словно мели жесткой метлой, а потом и это пропало. я подождала, подождала и решила эту кассету выключить.

Но только протянула руку — раздался высокий такой, девичий голос Нины Николаевны с меточкой: она неточно выговаривала «л»:

— Не приставай ко мне, Витька! Что было, то прошло! Не цепляйся!

— Убью! — в ответ. — Ты, мать, меня плохо знаешь! Я заводной! Я юморной!

— Не смей! Это же…

Все. Ничего кроме. Словно кто-то внезапно отключил запись. Скорее всего, так и было. И пленка кончилась к тому же.

«Что же получается?» Мне почему-то потребовалось вскочить со стула и, натыкаясь на мебель, быстро шагать по комнате туда-сюда, туда-сюда.

Получался совсем неожиданный поворот истории и в чем-то очень для меня огорчительный: из круга подозреваемых никак теперь нельзя исключить брата Дарьи Виктора… хочу — не хочу…

Я знала, что должна делать дальше, но почему-то медлила… Включила приемник, поймала полезный совет:

— Хотите вылечиться и быстро от насморка? Сварите два яйца, заверните тут же их в тряпочку и катайте у переносицы с двух сторон…

Переключила на другой канал. Узнала тоже нечто насущное:

— Анжела Полонская, правнучка Вероники Полонской, последней любовницы Владимира Маяковского, выпустила сборник «Стихотворения»…

Еще дала себе время подивиться: «Сколько, однако, в этом мире пишется стихов! Обалдеть!»

И только потом позвонила… Мне ответили… Через час пришли и пленку забрали.

Я должна была подумать, что вот, мол, все-таки твоя догадливость чего-то стоит, вот ведь не зря прихватила пленки с Высоцким… И я подумала так, но как-то без вкуса, и мне стало зябко, словно обдало холодным сквозняком… Закуталась в толстый махровый халат, забралась с ногами на тахту…

Телефонный звонок:

— Хочу отметить, что вы гриппуете весьма продуктивно, мой генерал.

Не спалось. Вернулась с дежурства моя мать училка-консьержка, и я спросила её хрипловатым голосом:

— И о чем же чаще всего беседы беседуют твои подопечные фирмачи-богачи?

— Чего это ты на ночь глядя решила брать у меня интервью? — резонно удивилась она. — И что с твоим горлом? Ангина? Немедленно завяжи шею шерстяным шарфом! Я тебе сейчас приготовлю полоскание… Ноги в носках? Температуру меряла?