Анна и Сергей Литвиновы - Рождество — 1840

Ты вряд ли поймешь всю глубину моих страданий. Лишившаяся самого дорогого мне человека, оклеветанная, я нахожу спасение лишь в чтении Евангелия и молитвах. Ты пишешь, что сумеешь своей заботой и любовью исцелить мои раны. Нет! Я знаю: меня не сможет утешить ни один человек, ни один мужчина. Даже ты, Николенька.

Поэтому я приняла решение: удалиться от мирской жизни. Завтра, да, завтра я еду в Д*** пустынь. Мир был жесток и несправедлив ко мне – но я не держу на него зла. Испытания, обрушившиеся на меня, были необходимы. Они понадобились, чтобы я совершила правильный выбор. И я – выбрала. Выбрала не суету света, а свет души. И я буду молиться за этот мир, за всех вас – и за тебя, Николенька, конечно, тоже, как за одного из самых дорогих мне людей.

Свое имение и дома я распорядилась продать, средства, полученные от них, и состояние, доставшееся от графа и теперь нимало мне не нужное, велела разделить на три части. Первая и вторая отойдут, поровну, моим сестрам Елене и Ольге. Третью же часть я завещала передать твоей маменьке, княгине К-ной, в память о ее благосклонности и доброте. Надеюсь, эти деньги помогут вашей семье наладить расстроенные дела, а впоследствии устроить счастье моим названым сестрам Наташе и Соне – да и тебе, Николенька.

Прощай же! Прости за все.

Твоя Мари.

…Минуло более чем полтора века. Давно истлели в могилах косточки всех участников той давней святочной истории. Как же сложилась их судьба? Об этом мы можем судить по крупицам: из обрывочных слухов, темных преданий, дошедших к нам из позапрошлого века, и кратких записей в архивах.

Мария Николаевна О-ская постриглась в монахини под именем Марфа. Она провела свою жизнь в трудах и молитве, снискала уважение и любовь сестер и тихо угасла, с улыбкой на устах, на восемьдесят пятом году жизни, успев увидеть зарю столь несчастливого для России двадцатого века.

Князь Николай К-н в лето, последовавшее за своим вторым неудачным сватовством к Марии Николаевне, в августе 1841 года был убит в перестрелке с черкесами близ селения Ведено.

Обе его сестры, Соня и Наташа, вышли замуж и прожили, каждая, долгую и счастливую жизнь. Они обзавелись многочисленным потомством. Известно, например, что Соня скончалась в городе Харькове в 1891 году, в окружении четверых детей, одиннадцати внуков и одной правнучки. (Именно она, та самая правнучка Сони, стала, в свою очередь, нашей прабабушкой – через которую эта история дошла, почти через два века, до нас.)

Евгений Л-ской, полковой командир Николая, вскоре после гибели своего молодого друга вышел в отставку, женился на прехорошенькой вдовушке, осел в ее имении в Псковской губернии, хандрил, пытался писать мемуары, стрелял вальдшнепов и отдавал должное настойке, в приготовлении которой его супруга достигла истинного совершенства, – от нее и помер, в 1856-м, на сорок четвертом году жизни.

Елена, старшая сестра Марии Николаевны, получив от ушедшей в монастырь сестры гигантское состояние, неожиданно для всех вышла замуж за француза-учителя Лагранжа. Не успело шокированное общество осмыслить сие скандальное известие, как молодые уехали в Париж. С ними отбыла и сестра новобрачной Ольга.

Жизнь их во Франции сложилась, как сказывали, несчастливо. Лагранж пристрастился к игре и дурным женщинам. Он промотал большую часть состояния обеих сестер и через три года, преследуемый полицией, сбежал в Южную Америку, прихватив все драгоценности жены. Елена в расстройстве заболела горячкой. Доктора объявили, что надежды нет.

Елена на смертном одре причастилась. В последней своей исповеди она покаялась батюшке в самом тайном грехе своей жизни. Говорят, она написала покаянные письма и Софье, и Наташе К-ным. (Инокиня Марфа в своей обители в переписку не вступала.) Однако письма к сестрам до наших дней не дошли, и мы излагаем содержание последней исповеди Елены Лагранж своими словами, как передала нам его прабабушка.

…Я была влюблена в него как кошка. Давно и взаимно. Еще с тех пор, когда жила с сестрами в семействе К-ных, а Лагранж был нашим учителем.

Мы встречались с ним тайно. Никто не знал о нашей связи.

Потом – какой удар по нашей любви! – мы оказались с ним разлучены. Мария вышла замуж за графа О-ского. Нам, вслед за нею, пришлось переехать в дом адмирала.

Однако моя страсть к Лагранжу не угасала. Встречи наши, после того как мы с сестрами переместились в Никольское, стали редки. У Пьера не было повода делать нам визиты. Мне нечасто удавалось вырваться из дома. И тем сильнее крепло мое чувство. Я не владела собой…

Пьер говорил, что наша любовь обречена. Мы никогда не сможем быть вместе. Если только… Если только я не стану хозяйкой своей собственной судьбы. Лагранж исподволь внушал мне, сколь счастливо может перемениться наша жизнь, когда бы… Когда бы старый граф умер. «Твоя сестра никогда не забудет тебя и даст позволение на наш брак. И мы обеспечим свое счастье и вместе уедем», – говорил он мне.

Однако Павел Иванович был здоров и крепок. Его естественной кончины нам пришлось бы дожидаться долгие годы. И тогда Лагранж – клянусь, я была как в тумане! – стал убеждать меня отравить старого графа. Благо заморские яды имелись в избытке в шкапу Павла Иваныча в гостиной, а ключ к нему был легко доступен. Я отказывалась наотрез.

Но потом… Старый адмирал повелел нам всем после Крещения отправиться в Москву – с тем чтобы выдать нас с Ольгой замуж. Это означало неминуемую разлуку с любимым – навсегда. Сердце мое разрывалось от мысли, что мы расстанемся.

И тогда я согласилась действовать. Я была как в дурмане. Правда, я наотрез отказалась своей рукой влить в питие графа отраву. Я лишь пообещала Лагранжу добыть один из заветных пузырьков.

Чтобы предварительно проверить действие ядов, француз однажды тайно, покуда Павел Иванович вместе с Машей и Ольгой были на прогулке, проник в наш дом. Я сказалась больной, мы остались с ним наедине, и я передала возлюбленному несколько снадобий.

Впоследствии он испытал их и указал мне, какое из зелий даст немедленный, безболезненный результат, и смерть адмирала покажется всем естественной.

Именно Лагранж в тот святочный вечер убедил молодых К-ных и полковника отправиться, в виде ряженых, в наш дом.

Когда веселье было в разгаре, мой возлюбленный незаметно влил снадобье в стакан графу. Павел Иванович упал замертво. Это было ужасно!

Однако нас никто не заподозрил…

А Лагранж умело, подметными письмами, шепотками и наветами, убеждал общественное мнение, что виною смерти графа стала вдова, моя сестра Маша. Я тысячу раз готова была ей открыться. Однако меня удерживала любовь к Лагранжу – ведь в случае моего признания неминуемо пострадал бы и он.