Алистер Маклин - Дорога пыльной смерти

Оба взглянули одновременно в сторону павильона, возле которого на скамеечке сидел Харлоу. Не придавая никакого значения тому обстоятельству, что его могут видеть, он в очередной раз наполнил стакан уже из следующей коньячной бутылки. Можно было на расстоянии разглядеть, что руки его при этом по-прежнему дрожали. Хотя протестующие крики поутихли, но разговаривать в таком шуме было все еще нелегко, а вот как стекло выбивает дробь о стекло, было даже очень слышно. Харлоу сделал приличный глоток, уперся руками в колени и бездумно уставился на свой искалеченный автомобиль.

— Еще пару месяцев назад он ни за что в жизни не притронулся бы к рюмке. Что вы намерены предпринять, Джеймс? — спросил Даннет.

— Сейчас? — Мак-Элпайн слабо улыбнулся. — Я собираюсь повидать Мэри. Надеюсь, мне позволят увидеть ее. — Он окинул взглядом станцию обслуживания: Харлоу вновь поднимал стакан, у близнецов Рэфферти был почти такой же подавленный вид, как и у Даннета, Джекобсона, Траккиа и Рори. С одинаково недобрыми лицами они бросали гневные взгляды в сторону чемпиона. Мак-Элпайн в последний раз уныло вздохнул, повернулся и тяжело направился к выходу.

Мэри Мак-Элпайн шел двадцать первый год. Большие карие глаза ее, черные как ночь блестящие зачесанные назад волосы, бледное, несмотря на то что девушка подолгу пребывала на солнце, лицо с обаятельнейшей улыбкой из всех, когда-либо сиявших на гоночных треках Гран При, были очаровательны. Все члены команды, даже молчаливый и неприязненный Джекобсон не могли устоять перед ней и были влюблены в нее, не говоря о многих других поклонниках, не менее примечательных людях, не входящих в команду. Мэри понимала это и принимала как должное, без всякого апломба, насмешки и снисходительности, чуждых ее натуре. Восхищение собой она принимала с детской непосредственностью как само собой разумеющееся признание ее достоинств.

Этой ночью, лежа в безупречно чистой, стерильной палате, Мэри Мак-Элпайн выглядела даже моложе, чем всегда, что, учитывая ее болезненное состояние, было вполне понятно. Цвет лица ее был бледнее обычного, а большие карие глаза, выражающие боль, она открывала с трудом и неохотой. Боль отразилась и в глазах Мак-Элпайна, едва только он взглянул на дочь и на ее забинтованную левую ногу, лежащую поверх простыни. Мак-Элпайн наклонился и поцеловал Мэри в лоб.

— Выспись сегодня получше, дорогая. Спокойной ночи, — сказал он.

— После всех этих таблеток, какие мне дали? Да, я постараюсь. Но, папочка...

— Что, дорогая?

— Джонни не виноват. Я знаю, что не виноват. Это всё его машина. Я уверена в этом.

— Мы во всем разберемся. Джекобсон занимается машиной.

— Ты увидишь. Ты попросишь Джонни, чтобы он повидал меня?

— Не ночью же, дорогая. Мне кажется, он не совсем в порядке.

— Он... он не совсем...

— Нет, нет. Шок. — Мак-Элпайн улыбнулся. — Его тоже напичкали таблетками, как и тебя.

— Джонни Харлоу? В шоке? Я не верю в это. Трижды попадал в смертельные ситуации и никогда...

— Он видел тебя, видел, что с тобой, моя дорогая. — Мак-Элпайн сжал руку дочери. — Я еще вернусь попозже.

Мак-Элпайн вышел из палаты и отправился в регистратуру. Доктор у стойки разговаривал с медсестрой. У него были седые волосы, лицо аристократа и очень утомленные глаза.

— Вы наблюдаете мою дочь? — спросил его Мак-Элпайн.

— Мистер Мак-Элпайн? Я доктор Шолле.

— Она выглядит очень скверно.

— Нет, мистер Мак-Элпайн. Ничего сложного. Она просто находится сейчас под воздействием обезболивающих лекарств. Это чтобы снять боль, понимаете?

— Я вижу. И как долго она будет...

— Две недели. Возможно, три. Не больше.

— Еще вопрос, доктор Шолле. Почему вы не сделали ей вытяжение?

— Думается, мистер Мак-Элпайн, вы не из тех людей, кто боится правды.

— Почему вы не сделали ей вытяжение?

— Вытяжение применяют при переломах, мистер Мак-Элпайн. Ваша дочь не просто сломала лодыжку левой ноги, а — как это сказать по-английски? — лодыжка у нее раздроблена, да, размолота в порошок, и никакая хирургическая операция здесь не поможет. Будем собирать и соединять осколки кости.

— Значит, она больше никогда не согнет лодыжку. — Шолле утвердительно кивнул. — Всегдашняя хромота? На всю жизнь?

— Вы можете созвать консилиум, мистер Мак-Элпайн. Вызвать лучшего специалиста-ортопеда из Парижа. Вы имеете право...

— Нет. Все это ни к чему. Все и так ясно, доктор Шолле. От правды никуда не денешься.

— Я глубоко сочувствую вам, мистер Мак-Элпайн. Она прекрасная девушка. Но я только хирург. Чудо? Нет. Чудес не бывает.

— Благодарю, доктор. Вы очень добры. Часа через два я приду снова?

— Лучше не надо. Она проспит не меньше двенадцати часов. Или даже шестнадцати.

Мак-Элпайн понимающе кивнул.

Даннет отодвинул тарелку, так и не притронувшись к еде, взглянул на тарелку Мак-Элпайна, тоже нетронутую, затем посмотрел на самого задумавшегося Мак-Элпайна.

— Я не предполагал, Джеймс, — сказал он, — что мы не такие крепкие, как думали о себе.

— Возраст, Алекс. Он дает о себе знать.

— Да. И, кажется, очень сильно. — Даннет, придвинув тарелку, сокрушенно поглядел на еду и опять решительно отодвинул ее. — Ладно, я думаю, что это, черт возьми, все-таки лучше ампутации.

— Это так. Это так. — Мак-Элпайн поднялся. — Давай-ка пройдемся, Алекс.

— Для аппетита? Не поможет. Мне, во всяком случае.

— И мне не поможет. Я просто подумал: стоит поинтересоваться, не нашел ли Джекобсон что-нибудь.

Гараж был длинный, низкий, со стеклянным потолком, сияющий от света висящих ламп, очень чистый и пустой. Джекобсон возился в дальнем углу над изувеченным «коронадо» Харлоу, они увидели его сразу, как только со скрежетом открыли металлическую дверь. Он выпрямился, поднял руку, показывая, что заметил Мак-Элпайна и Даннета, и снова занялся осмотром машины. Даннет притворил дверь и спросил спокойно:

— Где же остальные механики?

— Вы бы уже должны знать, — ответил ему Мак-Элпайн, — что Джекобсон занимается работой над пострадавшими машинами всегда только в одиночку. Слишком низок уровень остальных механиков, считает он. Говорит, что они не заметят причину аварии или, еще хуже, уничтожат ее своей грубой работой.

Оба прошли вперед и стали молча наблюдать, как Джекобсон возится с поврежденной тормозной гидравлической системой. Но не только они наблюдали за ним. В открытой раме крыши, прямо над ними, незаметный для находящихся внизу, поблескивал отраженным светом мощных ламп некий металлический предмет. Это была восьмимиллиметровая кинокамера. Держащие эту камеру руки сейчас вовсе не тряслись. Это были руки Джонни Харлоу. Лицо его было бесстрастное и совершенно трезвое.

— Итак? — спросил Мак-Элпайн. Джекобсон выпрямился, потирая поясницу.