Кейт Аткинсон - Чуть свет, с собакою вдвоем

Годами вязала — крошечные вещички, пастельные, кружевные.

— Не могу, — говорила, — когда на спицах ничего нет.

Целые шкафы детской одежды. Грустно. Теперь вяжет для «деток в Африке». Рэй сомневался, что африканские детки обрадуются шерстяным одежкам, но помалкивал.

— Можем усыновить, — сказал он в ту последнюю ужасную поездку домой из больницы.

А она только пуще заплакала.

Он извинился перед Истменом и по кромке танцевального пятака пробрался к Маргарет с Китти. Трагедия-то в чем — Маргарет медсестра в детском отделении, целыми днями возится с чужими детьми. И (тоже ирония) муж Китти Уинфилд — детский врач. Педиатр в Святом Иакове.

Раньше они не сталкивались. Уинфилды — посетители коктейлей, большой дом в Харрогите.

— Космополиты, — говорила Маргарет.

— Длинное слово, — отвечал Рэй.

Теперь все иначе. Маргарет все время «заскакивала» к Китти Уинфилд.

— Она понимает, каково это, когда не можешь родить, — говорила Маргарет.

— Я тоже понимаю, — отвечал Рэй.

— Правда?

— Почему нельзя усыновить? — снова попытался он.

На сей раз Маргарет оказалась благосклоннее. Медсестра и полицейский, ходят в церковь, бодры и веселы, в глазах агентств по усыновлению — идеальная пара, так?

— Может быть, — сказала Маргарет.

— Только, пожалуйста, не африканского, — сказал Рэй. — Это все-таки чересчур.

Перед Рождеством их позвали на вечеринку к Уинфилдам в Харрогит. Маргарет все переживала, что надеть, в итоге выбрала те же темно-синие кружева.

— Господи боже, — сказал Рэй, — купи себе что-нибудь.

— Но оно же хорошее, — ответила Маргарет, и он удивился, когда она сошла вниз в черном платье без рукавов. — Маленькое черное платье, — пояснила она. — Мне Китти дала. У нас один размер. — (А на вид ни за что не догадаешься, ни за какие коврижки.) — Я нормально выгляжу? — озабоченно спросила она.

Тряпки, которая шла бы ей меньше, чем коктейльное платье Китти Уинфилд, он никогда на ней не видел.

— Обворожительно, — сказал он. — Ты выглядишь обворожительно.

Перед Уинфилдами Рэй терялся. Иэн Уинфилд — воплощенная жовиальность и дружелюбие.

— Детектив-констебль, пришли нас арестовать? — осведомился он, распахнув дверь с остролистом и взмахнув полным бокалом.

— За что? Вы что-то замышляете? — спросил Рэй.

Едва ли остроумный ответ, да? Китти Уинфилд поймала его под омелой в коридоре и поцеловала, а он покраснел. Деликатно поцеловала, в щечку, не то что некоторые дамы — как будто с лососем обжимаешься, сплошь губы и языки, только бы полапать мужчину, за которого не выходили. Китти Уинфилд пахла так, как в фантазиях Рэя пахли француженки. И пила шампанское. Рэй в жизни не встречал людей, которые пьют шампанское.

— Не хотите? — предложила она, но он весь вечер просидел с одним стаканчиком виски.

Дом Уинфилдов не из тех, где напиваешься и буянишь. Маргарет нынче склонялась к дюбонне и джину:

— Только немножко.

Оркестр в «Метрополе» доиграл неловко отплясанное ча-ча-ча, и вышел певец — как будто с войны тут забыт. Если не поберечься, затянет «Ах, Дэнни», [92] «Ах, Дэнни» ( Danny Boy, 1913) — баллада английского поэта-песенника Фредерика Уэзерли на ирландскую мелодию «Лондондерри» (Londonderry Air), популярная среди ирландцев. — впрочем, певец преподнес Рэю сюрприз, запев «Времена под солнцем», [93] «Времена под солнцем» ( Seasons in the Sun, 1963) — английская версия песни французского шансонье Жака Бреля Le moribond (1961), написанная американским поэтом и певцом Родом Маккуэном; в исполнении канадского певца Терри Джекса она в начале 1974 г. попала в первые строчки чартов. Песня поется от лица человека, который, умирая, прощается с женой. что привело к некоему мятежу на танцевальном пятаке.

— Давай пободрее чего-нибудь, — пробубнил Лен Ломакс.

Детектив-сержант Лен Ломакс, бабник и пьяница. Регбист. Ублюдок. Друг Рэя. Его жена Альма — циничная сука, работала закупщицей на швейной фабрике. Детей нет — так уж решили, слишком любили свой «стиль жизни». Рэй не помнил других людей, кроме Альмы, которые не нравились Маргарет. Как задумаешься о собственном «стиле жизни» (уж какой есть), словно железный обруч стискивает лоб.

— Рэй! — сказала Китти Уинфилд, когда он приблизился. Улыбнулась ему, будто фотообъективу. — Прости, что монополизировала твою супругу.

— Да нет, я не против, — неловко ответил Рэй.

Дал ей огоньку — стоял близко, снова чуял французские духи. Интересно какие. Маргарет пахла разве что мылом.

Все они сидели за одним столом — Уинфилды, Истмены, Лен и Алма Ломакс и какой-то Харгривз, член транспортного комитета. Лен Ломакс через Маргарет наклонился к Рэю и вполголоса сказал:

— Ты в курсе, что эта женщина с Харгривзом — не его жена?

Маргарет нарочито смотрела сквозь него. Женщина, о которой шла речь, — цвета в ней преобладали скорее серые, нежели алые, — застенчиво уставилась в пустую тарелку.

— Твой друг ужасный грубиян, — попеняла Китти Уинфилд Рэю, глубоко затягиваясь сигаретой. — Бедная женщина. Ну не женаты — и что теперь? На дворе тысяча девятьсот семьдесят пятый год — мы все-таки не в раннем Средневековье живем.

— Говоря строго, пока еще тысяча девятьсот семьдесят четвертый, — отметил Рэй, глянув на часы.

Господи боже, Рэй. Расслабься. При Китти Уинфилд он превращался в олуха царя небесного.

На столе кавардак — скатерть заляпана вином и едой, официанты уносят грязные тарелки. Эмбрионом свернулась одинокая розовая креветка. К горлу опять подкатило.

— Ты здоров? — спросила Маргарет. — Ты какой-то бледный.

— Позови врача, — засмеялась Китти Уинфилд. — Не видел его, кстати? — спросила она Рэя.

— Кого? — О чем она?

— Мужа моего. Давненько не видала. Схожу, пожалуй, поразузнаю. А вы бы потанцевали, — прибавила она, грациозно поднимаясь из-за разрушенного стола.

— Будем? — спросила Маргарет, когда Китти Уинфилд растворилась в толчее. — Танцевать?

— Меня, честно говоря, мутит, — признался он. — Огненной воды перебрал.

Тут опять возник Истмен:

— Рэй, я тебя хочу кое с кем познакомить. — И Маргарет: — Ничего, если я у вас супруга ненадолго одолжу?

А она ответила:

— Только верните в целости и сохранности.

Он сходил в уборную и заблудился в коридоре. Надо же, до чего, оказывается, пьян. Натыкался на стены — штормило будь здоров. Иногда приходилось останавливаться, приваливаться к стене, один раз сполз на пол, послушал, как дышит, — вдох-выдох. Гудит, все гудит, — может, ему кто «малинку» подсунул? Туда-сюда сновала обслуга — на него ноль внимания. Наконец он выбрался в бальную залу, и Маргарет схватила его за локоть:

— Вот ты где! Я думала, тебя похитили. Ты как раз к колоколам.