Дарья Дезомбре - Тени старой квартиры

А сегодня папа лишь взял ее на руки, и «поцецуйчиков» не понадобилось:

– Ты вся горишь, Аллочка. – И поворачивается к Нине и Тате, а они смотрят на него свысока (папа у нее маленький): у нас в группе двадцать детей, всем температуру мерить?

Папа несет ее домой на руках – она легонькая, так папа говорит, прижимает к колючей щеке. Аллочке и колко, и сладко. А папа, как поднялся в квартиру, сразу стучится к дяде Коняеву-доктору.

– Андрей Геннадьевич, не посмотрите девочку? У нее жар.

– Конечно, Анатолий Сергеевич, раздевайте ребенка, я пока руки помою.

Пока папа стягивает с нее колкие рейтузы и валенки, разматывает шарф, мама сидит перед трюмо – снимает ваткой тушь с ресниц. С тушью очень интересно: туда, в черную коробочку, надо поплевать, потом поводить щеточкой и намазать на глаза, еще и еще один слой; тогда ресницы у мамы становятся, как у куклы. Казалось, каждую можно сломать, как сухую травинку в инее.

– Хватит уже у них обязываться, – говорит мама. – Завтра прекрасно сходили бы в поликлинику. Поставим горчичники, ноги попарим, вот и…

– А если ночью температура подымется? Нет. Пусть сейчас доктор посмотрит, – не соглашается папа.

А ведь обычно папа маме уступает: если она хочет летом прогуляться в ЦПКиО на танцы или требует все новые отрезы, чтобы пошить себе в ателье платьев. Столько платьев, сколько у ее мамы, нет ни у кого. Даже у тети Лали. И крепдешиновые, и из жоржета, и из муара, и из панбархата, и бархата-на-шифоне. Аллочка обожает, когда мамы нет, забираться в свой «домик» – платяной шкаф и прижиматься щекой к нежным тканям. Аллочка даже однажды подслушала на кухне, когда между тетей Верой и тетей Галей вышел такой разговор.

– Балует он свою Зинку почем зря, – тетя Галя бодро шинковала лук, скидывала луковую слезу тыльной стороной руки.

– Вполне естественно, – мерно помешивала на сковородке мясо с капустой для ленивых голубцов тетя Вера. – Молодая красивая женщина.

– Вот именно что! Взял молодку, а теперь расплачивается! Сам-то он: от горшка два вершка, глазки косят, волосенки реденькие, не мужчина, тьфу – поглядеть не на что!

Аллочка, игравшая с куклой Амалией на маленькой скамеечке у окна, замерла: папа некрасивый? Не может быть!

– Да разве в этом счастье? – попыталась урезонить соседку тетя Вера. – Но, знаете, она совсем не хозяйственная. Ходит в домовую кухню. Там обеды – по два двадцать! Кто это может себе позволить?! И ладно бы цены, но ведь и закуска, и второе – все мясное. Ничего овощного.

– Ха! А ей, профурсетке, готовить самой некогда, вон она как хвостом вертит, едва муженек…

Тут они наконец заметили Аллочку и резко замолчали.

Аллочка вспоминает про это, когда видит, как мама вынимает шпильки из прически и встряхивает головой: густые русые волосы и правда были как хвост. Лисичкин? – задумывается Аллочка. Мама очень ухаживала за волосами, полоскала в отваре льняного семени, смачивала, накручивая на бигуди, соком лимона. А остатки сока смешает со сметаной и мажет на лицо… Но тут папа берет Аллочку на руки и несет к соседям.

У соседей Коняевых в комнате царит сервант с зеркалом посередине. Аллочка запрокидывает голову, чтобы посмотреть на чашки в бело-синюю розочку, видные за ребристым стеклом. Еще в серванте стоят китайская ваза, две рыбки на хвостиках и прозрачное сверкающее блюдо – Аллочка знает, его зовут хрусталь. Хрусталь – чтобы не блестел, решает Аллочка – прикрыт вязаной из белых ниток салфеткой. Тетя Вера – тяжелая, в вечной коричневой кофте с идеально накрахмаленной белой блузкой, волосы туго обтягивают большую голову, из-под волос виднеется белый череп – завораживает Аллочку большой бородавкой на щеке. У тети Веры – это Аллочка знала от мамы, когда та упрекала папу, что они «бедно живут», – есть тети-Верино норковое манто. Оно хранится в шкафу в комнате – обычно Аллочка просит его погладить, не без опаски протягивая ладошку сквозь створки платяного шкафа.

– Откуда у нее такая вещь? – удивленно поднимает тонко выщипанные брови мама, когда речь заходит об этом непонятном «манто». – И зачем оно ей – все равно всю зиму ходит в древнем пальто на ватине!

Еще тетя Вера коллекционирует фарфоровые фигурки: девушка с конем, мальчик с собакой, лыжник, девочка с курочками. А на подоконнике у нее в три ряда стоят горшки с цветами: хищное алое, скучный фикус и бархатные фиалки. Аллочка знает, что тетя Вера их «подкармливает» сахарным песком и касторовым маслом. Аллочка рассматривает цветы, пока доктор – уютный небольшой человек с шишковатым лбом – говорит ей: дыши – не дыши, прикладывает щекотно-холодную трубку к животу и щупает за ушками. Папа выжидающе сидит рядом, почтительно молчит. На стол он положил мандарины – гостинец, который привез с железной дороги. Аллочка несколько раз хрипло говорит: «Аааа». Наконец доктор откладывает на блюдечко палочку, которой нажимал Аллочке на язык.

– Боюсь, это скарлатина, – говорит он папе, а папа так бледнеет, что доктору приходится похлопать его по плечу. – Ничего-ничего, все дети через это проходят.

Он пододвигает к себе рецепты, а тетя Вера тем временем одевает Аллочку, потому что папа слушает доктора, не отрывая глаз от его губ, и кивает, как болванчик.

– Какая ты красивая девочка, – говорит тетя Вера, застегивая на ней вязаную кофточку. – Глазки синие, и эти локоны. Вот бы мне такую девочку…

Аллочка с удивлением смотрит на тетю Веру – ей кажется, что та сейчас заплачет. Да зачем ей такая девочка, как Аллочка? Она же старая! Но нет, тетя Вера не плачет, она глядит на доктора, и доктор на секунду перестает объяснять про лечение и тоже смотрит на тетю Веру, и лицо у него, как у дворового кота Васьки, когда того ловят на воровстве: гуляя по карнизу, Васька научился стягивать вывешенный за окно на мороз говяжий фарш. А тетя Вера начинает, чуть подвывая, читать Аллочке вслух стихи – она часто так делает, потому что она учитель литературы.

– Это поэт Некрасов, – говорит она, погладив Аллочку по голове. – Иди к себе, моя хорошая.

Папа протягивает Аллочке руку, в другой крепко зажаты бумажки от доктора. Аллочка идет за ним, но перед дверью оборачивается. И видит, как доктор пытается взять тетю Веру за руку, а она руку вырывает. И еще они говорят друг с другом неслышными голосами, будто шепчут, а на самом деле – и не шепчут, только губами двигают.

Аллочка приходит к себе в комнату: мама сидит перед зеркалом и, держа сложенную жгутом мокрую салфетку, бьет себя под подбородком. Ей почему-то кажется, что подбородков у нее два. Со вторым она упорно борется. До Аллочки долетают лишь мелкие капли – она слизывает одну с губ, соленую и кислую. Мама добавляет в воду уксус с солью. Пока мама бьет себя снизу вверх по шее, а папа рассказывает про лечение, Аллочка старательно пытается воспроизвести перед зеркалом то самое движение губ. И получается, доктор сказал беззвучно: «Прости меня». А тетя Вера, вырвав руку, ответила: «Никогда».